На Маяке. Продолжение

 Утро второго дня выдалось пасмурным. Тучи затянули небо так, что не было никаких шансов увидеть солнце. К тому же из этих туч моросил мелкий дождик - первый за эту осень, первый из долгой череды осенних дождей. Правда, в этот день было еще довольно тепло. Наверное из-за отсутствия ветра, но слабый бриз от моря здесь дул всегда.
 Прошлой ночью, досидев на верхней площадке, пока не догорел костер, друзья спустились вниз и легли спать. В это серое утро первым проснулся Котахта. На полу было спать прохладно, не смотря на относительно теплую еще погоду. Каменный пол чувствовался сквозь спальный мешок, и Котахта подумал, что надо будет сегодня натаскать сюда соломы в качестве подстилки. И тут он услышал что-то странное. Он сразу понял, что этот звук его и разбудил, но не сразу понял, что это. А потом понял - и очень удивился! Кто-то наигрывал на губной гармошке! Невероятно. Меньше всего Котахта ожидал услышать здесь это. Он встал и подошел к окну, которое выходило на море, и выглянул. Внизу на одном из больших валунов, который был ближе всего к морю, сидел кто-то с удочкой. Точне, удочка торчала из камней рядом с незнакомцем, а его руки были заняты губной гармошкой.
 - Что там такое? - услышал Котахта за спиной сонный голос Зябки, которого видимо тоже разбудили звуки музыки.
 - Посмотри, - сказал Котахта и показал лапой в окно.
 Зябка, закутанный в одеяло, подошел к окну и тоже видел незнакомца у моря.
 - Интересно, кто бы это мог быть? - тихо спросил Зябка.
 - Не знаю точно, но возможно, это его жилище ты видел вчера, - задумчиво ответил Котахта.
 - Думаешь, он опасен? - встревожился Зябка.
 Котахта помотал головой. Он не думал, что кто-то, кто так хорошо играет на гармошке, мог быть опасен. А рыбак действительно играл хорошо. Затейливая мелодия доносилась до них слабо на фоне прибоя, постоянно шумящего, но даже так друзья невольно заслушались. Но музыка внезапно оборвалась, рыбак внезапно схватил удочку и потащил ее из моря. Но конце лески извивалась довольно большая рыбина. Он с довольным видом снял ее с крючка и вдруг повернулся к Маяку и прокричал:
 - Привет! Я вижу, вы уже проснулись! Как раз вовремя - я поймал завтрак.
 Друзья от неожиданности присели и спрятались под окном, но было совершенно ясно, что он знал о них и заметил, что они рассматривали его в окно. Котахта, будучи похрабрее, поднялся первым и снова посмотрел в сторону моря. Незнакомец улыбался и Котахта решил, что его нечего бояться.
 - Привет! - сказал он. - Меня зовут Котахта. Заходи к нам, мы угостим тебя кофе.
 В этот момент Зябка устыдился и тоже поднялся и помахал рыбаку лапой. Через пару минут незнакомец уже сидел за столом у друзей. Он был одет в зеленый плащ и в зеленую остроконечную шляпу, которую он отказался снять даже в помещении. Дополняли его наряд непонятного цвета брюки - наверное, когда-то они были песочного цвета, но теперь по ним было понятно, что у их хозяина сменных брюк не было. Тем временем Котахта занялся кофе, а Зябка - свежепойманной рыбой.
 - Меня зовут Снусмумрик - представился гость. - Я живу там, у леса.
 Зябка кивнул:
 - Я вчера видел твой дом. Похоже, там не слишком удобно… Кстати, меня зовут Зябка.
 - Очень приятно, - улыбнулся Снусмумрик. - Дом действительно не очень удобный, но он только временный. Скоро я уйду отсюда.
 - Какое совпадение! - воскликнул Зябка. - Мы тоже А ты часто сюда приходишь? А где твой настоящий дом?
 Друзья завалили нового знакомого вопросами. Он охотно им отвечал. Оказалось, что в этих краях он впервые. Снусмумрик был путешественником и у него не было своего постоянного дома, но лето он проводил с друзьями в какой-то далекой долине Муми-дален. Там жила семья Муми-троллей.
 -Они все очень замечательные. Муми-тролль и Снифф вам бы очень понравились - сказал гость, когда все трое угощались жареной рыбой и кофе. - А какие пироги печет Муми-мама! Вы никогда не пробовали ничего подобного!
 Друзья с удовольствием слушали его рассказы про этих неведомых Муми-троллей, а потом Зябка спросил его с интересном:
 - Но где же находится эта Муми-дален? Мы бы с удовольствием побывали там, правда, Котахта?
 Котахта кивнул.
 -О, это очень далеко отсюда, - ответил Снусмумрик. - На той стороне леса есть Горы, высокие, почти непроходимые. За ними и есть Муми-дален. Но я бы не советовал вам отправляться туда сейчас. Дело в том, что все обитатели зимой впадают в спячку.
 Друзья явно расстроились. И даже не из-за того, что зимой в долине все спят, а потому, что она так далеко. Они уже как-то раз попробовали отправиться путешествовать, но так и не ушли далеко. А Зябке ночевать в лесу так и вовсе не понравилось. Видимо, прийдется довольствоваться только рассказами Снусмумрика.
 Тут Котахта решил, что надо немного отложить вопросы и ответы, потому что надо было еще заняться кое-какими делами. Все согласились, что самое лучшее время для историй - вечер, и каждый занялся делом. Предстояло принести еще свежей воды из источника, а также набрать хвороста в лесу и высушить его для вечернего костра на Маяке. К тому же Котахта вспомнил, что ему очень нравилось рыбачить с Чудищем Чу этим летом, и он предложил Снусмумрику заняться этим вместе на следующее утро. Тот согласился и ушел в лес - мастерить Котахте удочку. Зябка расстроился, что ему даже не предложили порыбачить с ними:
 - Ну замечательно! Вы будете вместе ловить рыбу, а я что буду делать?
 - Ты будешь спать, соня, - улыбнулся в ответ Котахта. - Мы же пойдем на рыбалку очень рано. Так что не переживай.
 Это немного успокоило Зябку, и он пошел гулять по берегу. Прогулки вдоль моря входили в обязательную программу посещения Маяка. Можно было высматривать красивые камушки, можно было собирать ракушки, в которых иногда находились мидии - их можно было потом съесть. А можно было просто идти и ни о чем не думать. Или наоборот, думать о чем-нибудь эдаком. Ветер со стороны моря навевал легкую грусть и можно было думать о том, что вот уже и пришла осень. Скоро станет холодно, пойдет снего, надо будет утепляться, когда выходишь на улицу, да и дома тоже… Но в то же время можно было попробовать насладиться этими последними деньками тепла, когда дождь еще не лил, как из ведра, а ветер еще не срывал последнюю листву с голых деревьев. Пахло соленым морем и водорослями, а если ветер менялся и дул из леса, то пахло мокрой замелй и опавшей листвой.
 Тот день был пасмурным, но за ним выдалось несколько ласковых теплых деньков, когда солнце их последних сил пыталось согреть землю. Но сил этих явно уже было мыло. По утрам Котахта и Снусмумрик рыбачили, поэтому у них всегда была свежая рыба. Иногда, когда им надоедала рыба, они все вместе ходили в лес и собирали грибы и последние в этом году ягоды. Зябка нашел маленький заливчик недалеко от Маяка и несколько раз ходил туда купаться. Он звал и Котахту, но тот отказывался лезть в воду и только наблюдал за другом с берега.
 А по вечерам они втроем зажигали костер на верхней площадке Маяка и разговаривали. Зябка и Котахта объяснили Снусмумрику, что приходят сюда уже который год в первый день осени и зажигают старый Маяк, надеясь помочь заблудившимся кораблям. Снусмумрик оценил это благородное дело. Сам он был мастер рассказывать истории. У него их накопилось столько за многие годы странствий, что их хватило бы на несколько лет разговоров по вечерам у костра. Друзья слушали с открытыми ртами. Во время рассказов Снусмумрик всегда закуривал трубку. Ни Зябка ни Котахта никогда не видели, чтобы кто-то курил трубку. Зябка, правда, быстро решил, что это ему не очень нравится из-за сильного запаха дыма. А Котахта даже попросил разок попробовать, но в итоге решил, что это не для него. А Снусмумрик в свою очередь по достоинству оценил талант Котахты варить кофе и попросил его научить, как это делается. Котахта был не прочь поделиться, но сказал:
 - На самом деле, я готовлю так себе кофе. Вот если бы ты попробовал кофе Чудища Чу…
 Один из вечеров они посвятили тому, что рассказали Снусмумрику о своем большом Путешествии. Он здорово заинтересовался и даже попросил объяснить, как пройти к Чу и Петруччо. Зябка и Котахта как смогли объяснили.
 Но не все вечера проходили за веселой беседой. Иногда Снусмумрик с самого утра бывал в молчаливом настроении и тогда вечер проходил тихо. Иногда он доставал свою гармошку и играл что-нибудь, а друзья смотрели на море и на звезды, завернувшись в одеяла.
 А после одного из таких вечеров Снусмумрик вдруг исчез. Котахта, как обычно, пришел к его домику рано утром с удочкой, но никого там не застал. Только под камнем белел листок бумаги - записка:

"Я еще прийду как-нибудь вас навестить. Хорошей зимы!"

И все. Котахта вернулся в Маяк, разбудил Зябку и показал записку. Зябка расстроился:
 - Ну вот… Разве так друзья поступают? - ему было обидно, что Снусмумрик бросил их, даже не попрощавшись.
 - Ну... - задумчиво протянул Котахта. - Он все-таки был путешественником. Странником. Нам сложно понять таких как он. У него ведь даже нет своего постоянного дома… Наверное, ему казалось, что так и надо прощаться.
 Друзья помолчали. Потом позавтракали и отправились вместе гулять вдоль моря. Они дошли до заливчика, где иногда купался Зябка, но сегодня было холодно, хоть и солнечно. Ветер с моря гнал по небу маленькие белые облака. Друзья сели на берегу и стали смотреть на волны. Зябка, обхватив колени лапами, думал о том, что завтра они уже пойдут домой. Это был их последний день на Маяке, а завтра вечером они уже будут ночевать каждый в своем дупле. А там надо будет и к зиме начинать готовиться… А Котахта лежал на спине, жевал засохшую соломинку и думал о том, каково это - быть странником. Бродить по свету без конца, не иметь дома, куда можно вернуться. Это давало полную свободу, но… Но ведь и опорной точки тоже не было. Котахта пришел для себя к выводу, что путешественником он не хотел бы быть.
 Просидев так довольно долго, они пошли обратно. Надо было подготовиться к последней ночи, когда на заброшенном Маяке зажжется костер для кораблей-странников.

@темы: Зябка и Котахта

---

Август – это такое время, когда лето на исходе. Солнце светит устало, еще жарко, но уже без энтузиазма. Как будто оно светит на нас сквозь темные очки – такой становится свет. Более желтый, не такой ослепительно яркий, как в июне. В воздухе еще висит летняя пыль, но ее уже начинает гонять ветер. И ветер этот пахнет чем-то таким, что невольно думаешь о скорой осени. И начинаешь замечать, что в траве вдоль дорог уже довольно много сухих коричневых листьев. А под деревьями появляются мешки с этими листьями. И вдруг оказывается, что и деревья не такие зеленые, как были в начале лета. Тогда они поражали своей зеленью. Это была почти изумрудная зелень, а теперь она ближе к желтым и бурым тонам.
Август – это такой кризис среднего возраста у природы. Год уже достиг зрелости и вдруг пришел к пониманию, что лучшее – лето – уже позади. А впереди – увядание и осень. И зима. И он начинает бросаться из крайности в крайность. То снова наступит невыносимая жара, то зарядят дожди. А в промежутках между этим – усталое ожидание неминуемого.
И в такие дни, планируя выйти на улицу, выбираешь не безрукавку, а майку с рукавом или рубашку. Выбираешь не сандали, а кроссовки или туфли. И берешь зонтик – на всякий случай. А по вечерам дома или в кафе уже предпочтительнее чай, а не прохладный лимонад. И тут уже ничего не остается кроме того, чтобы дожидаться сентября.

@темы: другое

---

я обещала акварельных лисиц. вот.

@темы: рисунки

---

сладкое дерево

@темы: рисунки

---

лапы

@темы: рисунки

---

на день рождения брату

@темы: рисунки

---

кит

@темы: рисунки

---

Первый день осени на Маяке. Часть 1

Первый день осени на Маяке.

Стояли последние дни лета – тихие, спокойные, уже не очень жаркие. Природа как будто отдыхала после бурного лета и готовилась к еще более бурной осени. В лесу погода стояла солнечная, но по утрам по земле уже стлался прохладный туман, намекая на то, что скоро все это великолепие кончится. А по вечерам начинал дуть легкий ветерок и сдувать с деревьев уже не очень прочно держащиеся листья. Зябка и Котахта любили это время года, она также старались проводить его тихо и спокойно. Они часто ходили друг к другу в гости и обсуждали за чашкой чая события лета. По вечерам они смотрели фильмы или Котахта брал гитару и вылезая на ветку рядом со своим дуплом, пел веселые еще летние песенки. Когда же начинало темнеть (а это происходило теперь все раньше), друзья залезали на самые высокие ветки и смотрели на звезды. Иногда, когда над ними пролетала падающая звезда, они загадывали желание. Только никогда не говорили друг другу, что именно загадали – а то не сбудется!
В один из таких последних жарких дней, Зябка пришел к Котахте в гости (а заодно и пообедать – Котахта в тот день жарил котлеты) и спросил:
- Как думаешь, уже скоро?
- Да, - ответил Котахта. - уже очень скоро. - и вздохнул.
Пожалуй, надо пояснить, что все это значит. Дело в том, что каждый год в самом конце лета, а точнее – в первый день осени, друзья отправлялись на море. И не просто на море, а на Маяк. Несколько лет назад они получили приглашение от дядюшки Котахты погостить у его друга – смотрителя Маяка. Они согласились, и впервые в жизни оба увидели море и Маяк. Гостить у смотрителя было приятно – он знал много интересных морских историй и никогда не отказывался рассказать что-нибудь новое и интересное. Но, к сожалению, после того года Маяк закрыли, а смотрителя перевели на другое место – этот берег теперь стал вдали от корабельных путей, поэтому в Маяке не было больше необходимости. И его закрыли. Но Зябке и Котахте так понравился Маяк и море, что они решили возвращаться туда каждый год, в первый день осени – в то самое время своего первого визита.
Ну а вздохнул Котахта не потому что не хотел ехать, а потому что когда они приезжали туда, то приходилось убирать все то, что накопилось там за год, а от Зябки в уборке было мало проку, поэтому этим традиционно занимался Котахта.
После того их короткого диалога прошла всего пара дней, и в воздухе остро запахло осенью. В тот день туман был гуще обычного, а ветерок поднялся уже с самого утра. И Зябка и Котахта сразу же поняли, что сегодня надо будет выходить, и после завтрака стали собирать рюкзаки. Брали с собой только самое необходимое – чтобы было где спать и на чем готовить еду. После обеда вышли.
Идти до Маяка было недолго. Если выйти после обеда, то как раз к ужину доберешься. Так и получилось на этот раз. И как всегда первый взгляд на море, когда выходишь из лесной чащи, поразил друзей так, что они на некоторое время остановились и просто смотрели перед собой. Наконец Котахта сказал:
- Пойдем, скоро начнет темнеть.
Они вышли из леса и подошли к Маяку. Он выглядел заброшено, но ведь так оно и было, так что удивляться было нечему. Бело-красные полоски, поднимавшиеся по спирали вверх по вытянутой круглой башне, были грязные от дождей и морских брызг. Дверь еще немного проржавела со времени их прошлого визита, но ключ под большим камнем справа от входа, все еще лежал на месте. С некоторым трудом открыв скрипучую дверь, друзья зашли внутрь, где царила кромешная тьма, пропахшая сыростью и солеными водорослями. Котахта протянул лапу и нащупал на стене выключатель. Щелк! - и над ними зажглась тусклая лампочка, осветив винтовую лестницу в центре башни, которая вела в деревянному люку в потолке. Котахта прищурился на лампу и пробормотал:
- Надо будет завтра заменить.
Зябка первым забрался по лестнице и изо всех сил толкнул люк – тот откинулся и оттуда пролился свет заходящего солнца. Они пролезли в комнату наверху и огляделись. Здесь все было точно так, как они оставили в прошло году. В два окна друг напротив друга было видно море и лес. В том, что выходило на море, сейчас был еще виден закат. Посреди этой маленькой круглой комнаты стоял небольшой стол, у одной стены была кровать, а у другой – шкаф. Кровать была всего одна, ведь смотритель жил тут один, но друзья уже давно договорились, что на кровати спит Зябка, потому что у него мех короче, да и вообще он мерзнет больше. Котахта был непрочь поспать и на полу в спальном мешке.
Оглядевшись и сложив рюкзаки рядом со столом, они первым делом открыли окна, чтобы проветрить – в комнате пахло прошлым годом. Веселый морской ветер немедленно исправил это.
- Сходи-ка за дровами, - сказал Котахта.
- Почему это снова я? - возмутился Зябка.
- Мы уже много раз обсуждали это вопрос, ты снова забыл? Ты идешь за дровами, потому что я занимаюсь уборкой и готовлю нам ужин. Если хочешь заняться этим, то я с радостью схожу за дровами, - улыбнулся Котахта.
- Я уже иду! - крикнул Зябка, уже исчезая в люке.
Оставшись один, Котахта первым делом распаковал рюкзаки и приготовил спальные места. Было уже довольно поздно и им наверняка скоро захочется спать, так что лучше, чтобы все было заранее готово. Потом он расставил еду по полочкам в шкафу, достал из своего рюкзака походную плиту и начал готовить ужин. Скоро вернулся Зябка с охапкой хвороста. Котахта одобрительно кивнул:
- Положи пока вон туда, в уголок, а сейчас будь добр – сходи за водой, пожалуйста.
Зябка со вздохом взял пустую бутылку и снова полез в люк. На самом деле он вздыхал и ворчал только для виду. Когда они приходили сюда на море, это каждый раз было для него новым интересным приключением (по крайней мере поначалу), и поэтому ему очень нравилось ходить вокруг, замечать всякие мелочи, которых не было в прошлом году. Вот и сейчас он был рад еще одной прогулке и жадно глядел по сторонам. По дороге к роднику, который был на границе между лесом и каменистым берегом, он заметил, что чуть левее от него появилось какое-то нагромождение камней, которого явно раньше не было. Издалека было непонятно, что это такое, а ближе Зябка не решился подойти – вдруг из камней выползет что-нибудь страшное? Он наполнил бутылку чистой холодной водой и побыстрее вернулся в Маяк, где тут же рассказал Котахке о своей находке.
- Это странно, - проговорил Котахта, приглашая Зябку к столу. - Там может быть что угодно...
- Вот и я так подумал. И не стал подходить ближе.
- Завтра отправимся туда вдвоем и проверим! - решительно сказал Котахта и они принялись за ужин.
После ужина Котахта помыл посуду в тазике с водой, а Зябка поставил на плиту походный чайник и полез в шкаф за чаем. Он принес из дома свой любимый фруктовый – для вечеров и с бергамотом – для того, чтобы пить его по утрам. Чайник закипел и Зябка залил душистые листья кипятком. А пока не заварился чай, друзья наконец приступили к самому главному ритуалу, который они соблюдали в первый день осени на Маяке. Котахта залез на стул и с силой толкнут еще один люк в потолке. На этот раз люк выходил на открытую площадку вод крышей маяка, где когда-то стоял огромный фонарь и крутился, посылая свой яркий луч во все стороны. Когда Маяк закрыли, фонарь сняли и увезли. Теперь от него осталось только углубление в полу.
Котахта вылез на площадку и склонился над люком – Зябка подал ему снизу хворост, потом одеяло, потом чайник с чаем, потом кружку и спички. Только после всего этого Зябка сам выбрался на площадку. Первым делом они оба подошли к краю и опираясь на низенькие перила стали смотреть на море. Солнце уже зашло, небо над водой еще было розоватое, но над ними уже было темно и загорались звезды. Некоторое время они стояли так, думая каждый о своем. Но потом прохладный ветер заставил их заняться остальными делами. В ритуал, который они совершали каждый год, входило зажечь костер на том месте, где когда-то был фонарь и завернувшись в одеяло пить чай и смотреть на море, пока огонь не потухнет. Этим они и занялись. Котахта стал разжигать хворост, предусмотрительно обложив кострище камушками, а Зябка разлил чай по кружкам и развернул одеяло.
Они сели. Сзади их грел костер, спереди – кружки с горячим чаем. И все равно морской ветер был уже очень похож на осенний и пробирался даже под теплое одеяло. Но это было и хорошо. Ведь сейчас был первый вечер осени, а осенью должно становится холоднее. Друзья крепче прижимали к себе кружки и думали о том, что может быть этот Маяк действительно теперь далеко от морских путей, и может быть действительно его свет теперь никому не нужен. Но если вдруг какой-то корабль собьется с пути и затеряется в этих водах, то он может рассчитывать на их костер.

@темы: Зябка и Котахта

---

Большое приключение. Часть 3 – Возвращение.

   Прошло несколько дней, Зябка и Котахта с огромным удовольствием гостили у Чудища Чу и его друга Петруччо. Чу каждое утро вставал рано и уходил в свой чудесный сад – пожелать его обитателям доброго утра, да и просто полюбоваться. Если у его бабочек возникали какие-то проблемы или им хотелось каких-то новых цветов, он участливо выслушивал их и старался в тот же день все уладить.
   Зябка и Котахта просыпались позже. И каждый день их ждал на столе вкусный завтрак. Петруччо, как оказалось, был великолепный кулинар. Он готовил и яичницу, и блины, и сырники, и еще много-много всего. При этом на столе всегда было свежее молоко и ягоды. Когда он успевал все это добывать? Друзья не знали, но и не доставали Петруччо с расспросами. А он, в свою очередь, баловал всех по вечерам вкуснейшей выпечкой.
   Единственное, что неизменно готовил Чудищу Чу, был кофе. Он варил просто изумительно вкусный кофе. Котахта, как большой любитель этого напитка, приставал к Чу с просьбой рассказать рецепт, но тот только улыбался и молчал. Он приходил каждое утро их своего сада к завтраку, они все вместе ели и пили его кофе. Он рассказывал им новости, которые приносили ему бабочки. Среди них оказалось довольно много ночных, поэтому к утру им всегда было, что рассказать.
   Зябка и Котахта проводили дни за разными занятиями. Можно было ходить с Чу на поляну и наблюдать, как он “охотится” за бабочками. Можно было ходить в лес за грибами и ягодами – Петруччо иногда просил их принести что-нибудь к обеду или ужину. Как-то раз они весь день провели дома и были свидетелями незабываемого зрелища – как Петруччо печет пирожки! А еще недалеко от поваленного дерева, под которым они жили, было маленькое озеро и однажды утром Чу взял их с собой на рыбалку и научил их удить рыбу. Зябке не очень понравилось – ему показалось, что это занятие слишком скучное. Что это – сидишь так долго, ничего не делаешь. И он скоро бросил удочку и ушел домой – помогать Петруччо готовить завтрак. А Котахте понравилось. Он с удовольствием сидел на берегу рядом с Чу, слушал, как в лесу за спиной просыпаются птицы, наблюдал, как постепенно сквозь деревья начало просвечивать восходящее солнце. Котахта чуть щурился на яркие лучи и чувствовал себя абсолютно счастливым.
   И тут, в этот момент полного счастья, он впервые вспомнил о своем родном дупле, где-то далеко на высоком дереве. Прошла почти неделя с тех пор, как они с Зябкой впервые встретили Чудище Чу на поляне с бабочками. Их хозяева никак не выказывали неудовольствия по поводу гостей – наоборот, они были очень разы, что у них наконец появились новые друзья, да еще и гостят так долго. (Вид Чу не очень располагал к дружбе, хотя характер у него был самый добрый). Зябка и Котахта так расслабились и увлеклись новыми впечатлениями, что забыли о доме. И вот сейчас Котахта почувствовал, что уже очень соскучился по своему дуплу, по своей кровати, по своей гитаре... Он стал вспоминать, как приятно было утром самому варить кофе (может, не такой вкусный, но свой). Он вспомнил, как Зябка приходил к нему в гости и он сам ходил в гости к Зябке. А у того был вечный беспорядок. И тогда Котахта затевал уборку и поливал Зябкины цветы...
   Предавшись воспоминаниям, он и не заметил, что у него начало клевать. Очнулся он только, когда Чу зашептал ему:
   - Клюет! Смотри – клюет! Тяни, тяни, только осторожно!
   Котахта вытащил довольно большую серебристую рыбину, которая извивалась на конце удочки и сверкала на солнце.
   “Надо поговорить с Зяькой – я хочу домой”, - подумал Котахта, когда они возвращались обратно. И после завтрака, когда друзья пошли в лес на прогулку, Котахта поделился с Зябкой своими мыслями. Он боялся, что тот не захочет покидать гостеприимный дом, но к его удивлению, Зябка воскликнул:
   - Не поверишь, сегодня утром меня посетила та же мысль! Понимаешь, мы с Петруччо готовили завтрак. Ну, то есть он готовил, а я хотел чем-то помочь. Я ему предложил заварить фруктовый чай к завтраку. Ты же знаешь, как я люблю фруктовый чай! Но он только посмотрел на меня непонимающе и спросил: “А чем же плохо молоко?”. Я сказал, что молоко – не плозое, очень даже вкусное, но я давно не пил чая на завтрак. Но он только ответил, что у них нет фруктового, только черный и травяной... Я почему-то так расстроился! Вроде бы мелочь такая. Но я подумал о своих запасах чая дома и сразу как-то грустно стало...
   Котахта прекрасно понял переживания друга. И они решили, что завтра же отправятся домой. Вечером они рассказали все Чудищу Чу и Петруччо. Чувыслушал и сказал:
   - Конечно, вы скучаете по дому! Это нормально. И я с удовольствием помогу вам найти дорогу обратно, хотя из ваших рассказов, мне кажется, что я уже знаю, куда вам идти.
   Он объяснил им подробно, куда идти, и они провели замечательный последний вечер вместе. Чу рассказал, как в этот день принес домой очень экзотическую бабочку, и она поведала ему удивительную историю о дальних странах, где всегда лето, где есть море, много песка и растут пальмы. Друзья слушали, раскрыв рты.
   На следующий день после завтрака, Зябка и Котахта распрощались с новыми друзьями и пошли домой. Они шли весь день весело болтая, обсуждая вчерашнюю историю, рассказанную бабочкой, и незаметно прошли так много, что вышли к своим домам, когда солнце еще только-только начало скатываться за горизонт. Увидев свои деревья, они ужасно обрадовались и побежали, что есть мочи, каждый к своему.
   Дома все было как прежде, только пыли поприбавилось. Котахта тут же принялся прибираться, а Зябка принялся заваривать любимый чай, подумав, что для уборки лучше дождаться Котахту.
   В тот вечер они сидели у Зябки, пили чай, ели печенье и... как-то странно себя чувствовали. Вроде все вокруг было любимым и хорошо знакомым, а все же что-то поменялось. Друзья говорили немного, а все больше молчали. И каждый догадывался, что причина молчания в том, что изменились они сами. Но что поделаешь, так уж случается во время путешествий. Сам не замечаешь, как изменился. Но зато когда наконец Котахта ушел к себе и оба они собрались спать, то лежа в своих постелях, окруженные знакомыми звуками и запахами, они наконец почувствовали, что вернулись домой. И каждый подумал, что на утро все снова станет хорошо.

@темы: Зябка и Котахта

---

Черви

Черви. Огромные металлические черви мчатся по подземному лабиринту - туда, сюда и по кругу...
На самом деле они не только металлические, кроме железа и стали там есть и резина и пластик. Но сути это не меняет. В своем бешенном беге они грохочут, лязгают и срежещут, производят невероятный шум, проносясь по тоннелям.
Черви роют свои норы под Городом, они с ним заодно. Город растет и растет, и черви послушно роют свои тоннели и норы под стать ему. Они вгрызаются в грунт, камни, землю. Медленно и неутомимо они проделывают под землей все новые ходы, все расширяют сеть лабиринта.
Еще черви любят людей. Нет, они не питают к ним симпатии, они и не едят их. Они заглатывают их, а потом выплевывают обратно, глотают и выплевывают, бесконечно. Для этого у них много ртов по бокам. Черви прерывают на несколько секунд свой бешенный бег, чтобы выплюнуть и заглотить новую порцию людей, а потом мчатся дальше. А люди и не против, они даже рады. Они украшают эту огромную сеть лабиринтов, они ставят туда красивые статуи и вешают яркие лампы, а потом приводят людей из других городов и хвастаются: посмотрите, как у нас красиво! Вот только детей своих люди не любят приводить сюда - на "съедение" стальным грохочущим червям. Потому что в глубине души люди боятся. Страшно боятся глубины, темноты, тишины и бесконечности подземелья. Все эти красивые лампы и колонны, весь этот яркий свет - все это лишь для того, чтобы отвлечься от мыслей о том, что они глубоко под землей, что их глотают и выплевывают огромные металлические черви. Это неестественно для людей - находиться здесь, это не их среда. Черви светятся изнутри, услужливо замедляют свой бег перед скоплениями людей, они делают вид, что люди могут управлять ими. Но на самом деле черви подчиняются только Городу. И пока он будет стоять и разрастаться, черви будут мчаться с лязгом и скрежетом по бесконечным подземным тоннелям - туда, сюда и по кругу...

---

Большое Путешествие. часть вторая - Неожиданное знакомство.

Зябка и Котахта не были бывалыми путешественниками, поэтому за первый день они прошли не очень много, а устали сильно. Когда на закате они наконец поставили палатку и поужинали, пожарив грибы на палочках, они думали, что заснут, как только залезут в спальные мешки - так они устали. Но не тут-то было. Зябка очень долго не мог уснуть, он все вертелся с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее, что не очень-то ему удавалось. Еще бы, он впервые спал на земле, а не на мягкой кровати у себя в дупле (иногда он ночевал у Котахты, но у того кровать была еще мягче). Ему казалось, что вся земля покрыта палочками, веточками и корешками, торчащими из земли, хотя перед тем, как поставить палатку, они специально нашли место поровнее. Еще он думал, что все сверчки и ночные птицы леса специально собрались вокруг палатки, что не давать ему спать. Так он крутился и жалел себя несчастного, пока наконец не решил пожаловаться на все это Котахте. Высунув голову из мешки и посмотрев туда, где лежал его друг, он вдруг обнаружил, что того нет. Есть только скомканный спальник.
"Как так?" - испугался Зябка. - "Куда он подевался? Не мог же он меня бросить одного в лесу! Ночью!". Он так разволновался, что совсем забыл про сон и полез из палатки на поиски Котахты. Но далеко ему идти не пришлось. Только высунув голову наружу, он обнаружил Котахту спокойно сидящим на бревнышке перед костром. А над огнем висела их походная кастрюлька и в ней что-то булькало. Это что-то издавало приятный травяной запах.
- Я так долго не мог уснуть, - сказал Котахта, заметив Зябку, - что перестал даже пытаться. Вот вылез сюда, чтобы приготовить успокаивающий отвар.
Зябка понимающе кивнул и присел рядом с Котахтой на бревнышко.
- Почему же мы не можем уснуть? - спросил Зябка.
- Наверное потому что здесь слишком непривычно, - пожал плечами Котахта. - Знаешь, я читал, что когда в походе не могут уснуть, то рассказывают друг другу страшные истории.
- Зачем же страшные? - удивился Зябка. - Ведь после них точно не заснешь. Тем более я не знаю ни одной страшной истории. Давай рассказывать просто истории.
- Ну давай, - согласился Котахта. - Только все мои истории ты знаешь, ведь они происходили с нами обоими.
- Ну и что? Я, может, забыл. А ты мне напомнишь. Давай, рассказывай!
- Ну хорошо... - Котахта на секунду задумался. - Вот помнишь, как-то мимо наших деревьев Ежик проходил?
- Нет, не помню.
- Ну как же? Он еще почему-то лошадь искал. А еще в то утро туман был. Мы его пригласили к себе, а он сказал, что опаздывает в гости.
- Мммм... - попытался припомнить Зябка. - Что-то такое припоминаю, только плохо. Вот видишь. Я же говорил - забыл!
Тем временем отвар сготовился, и Котахта предложил Зябке немного. Тот согласился и протянул свою кружку.
- А как ты узнал, что отвар готов? - спросил Зябка.
- По запаху. Помнишь, чем он раньше пах, когда ты вылез из палатки?
- Травами.
- А теперь?
Забка принюхался к кружке.
- Земляникой! Это что за отвар такой? - удивился он.
- Это особенная сон-трава, - пояснил Котахта. - Я с собой в путешествие взял травный справочник, чтобы определять, какие травы попадутся нам на пути. Я хочу собрать гербарий!
- Здорово! - сказал Зябка и отхлебнул из кружки. - И вкусно! А теперь мой черед рассказывать. Дай-ка вспомнить... А, вот! Помнишь, у нас в лесу как-то потоп случился? И мы еще на лодке плавали по лесу, как по морю.
- Да-а-а, помню, как же! Так необычно все было в тот день.
Так они и сидели, рассказывали друг другу истории, вспоминали, что с ними происходило. Искорки из костра улетали к звездному небу, над их головами шелестели листьями деревья, как будто тоже рассказывали друг другу что-то. Вскоре отвар из сон-травы стал действовать и они, затушив костер, снова залезли в спальники и на этот раз уснули сразу и до утра.

Утро выдалось чудесное! Путешественники умылись в ручье, попили чаю с припасенными крекерами и весело двинулись в путь. Каждый был занят своим делом. Котахта то и дело останавливался, чтобы сорвать очередной цветок или травинку, рылся в своем справочнике, чтобы понять, что же он такое нашел, а потом бережно складывал находку в специальный мешочек. Когда ему попадался особо любопытный или красивый экземпляр, он показывал его Зябке. А тот в свою очередь тоже был занят интересным делом - он взял с собой из дома бинокль и по дороге рассматривал в него птиц и мелких зверюшек, которые сновали по лесу. Так они и шли, хвастаясь друг другу своими наблюдениями. Продвигались они поэтому не быстро, зато не скучали. Иногда Котахта начинал насвистывать какую-нибудь веселую песенку и тогда Зябка начинал ему подпевать.
Так они пробирались по лесной чаще, пока не оказались на краю большой поляны. Котахта нагнулся, чтобы сорвать очередной цветок, а Зябка стал разглядывать поляну в бинокль. И вдруг он видел что-то такое, что быстро присел и с испуганным видом заставил сесть и Котахту. Тот очень удивился и хотел было спросить, в чем дело, но Зябка приложил к губам палец, и сказал тихо-тихо:
- Тссс!
Котахта еще больше удивился и вопросительно посмотрел на друга. Зябка только молча протянул ему бинокль и указал на поляну. Котахта взял бинокль и посмотрел туда, куда показывал Зябка и сам застыл от удивления и страха. Там на поляне, на самой середине возвышался мшистый холм. И холм двигался! А потом оказалось, что это вовсе не холм, а чудище! Больше Котахты и Зябки вместе взятых. А мшистым холмом оно казалось от того, что шкура его была покрыта зеленым мехом, напоминавшим мох (а кое-где там и правда был мох). Глаза у него были большие, а лапы еще больше. Чудище стояло посреди поляны и делало странную вещь: одна его лапа была вытянута, и двумя пальцами чудище делало движение, как будто что-то солило. То есть большой и указательный палец терлись друг о друга, тихонько шурша. А на лапе чудища сидела как минимум дюжина бабочек! И это было страннее всего. Бабочки не боялись и не улетали, а некоторые еще и прилетали с разных концов поляны.
Все это изумленные друзья рассмотрели в бинокль, сидя на краю поляны в высокой траве, не смея высунуться. Они долго наблюдали за чудищем, и чем дольше они смотрели, тем больше им казалось, что чудище вовсе не опасное.
Через некоторое время несколько бабочек все-таки улетели с лапы чудища, а две остались. Они были очень красивыми - обе одного вида, с большими ярко-желтыми крыльями с черными бархатными пятнышками по краям. Чудище пересадило их себе на плечо и опустило уставшую лапу. Зябка шепнул Котахте:
- Я думаю, если уж и бабочки его не боятся, то нам уж точно нечего! А мне очень интересно, что он будет делать с этими двумя, которые остались у него.
Котахта не успел кивнуть, как вдруг они услышали голос с поляны:
- Конечно, вам нечего бояться, маленькие зверьки! А если вам так интересно, что я буду делать с бабочками, то приглашаю вас к себе домой - на чай. Я вам все расскажу!
Друзья смущенно посмотрели друг на друга и на чудище - оказывается, он все время знал, что они наблюдают за ним. Потом Котахта, который был посмелее, встал в полный рост и обратился к чудищу:
- Мы просим нас извинить, за то, что мы подсматривали за Вами. Мы просто испугались...
- Это ничего, - сказало чудище. - Многие пугаются моего размера и вида. Хотя на самом деле бояться совершенно не надо. Будем знакомы - меня зовут Чу. А вас?
- Меня - Котахта.
- А меня - Зябка, - сказал Зябка, тоже вставая.
- Очень приятно, - сказал Чу. - А теперь - милости прошу ко мне в гости.
Он улыбнулся и зашагал большими шагами на другую сторону поляны. Наши маленькие друзья еле поспевали за своим новым знакомым. Рассмотрев его вблизи, они вконец уверились, что Чудище Чу вовсе не страшный. У него были большие добрые глаза (которые, как они выяснили позже, еще и светятся желтым светом в темноте). Рот и торчащие оттуда зубы и впрямь были жутковаты, но какое же чудище без торчащих клыков? Зато улыбался Чу просто обворожительно. На его плече все также сидели две ярко-желтые бабочки, а он все шагал вперед, прочь с поляны, углубляясь в лес.
И вот наконец они пришли к дому Чудища Чу. Жил он в большой норе, которая была вырыта под упавшим деревом. Ствол его полностью зарос мхом и цветами, а корни дерева наполовину торчали наружу, делая внешний вид входа в нору очень неприглядным.
- Мне и не надо, чтобы сюда залезали все, кому не лень, - пояснил Чу. - А такой вход как раз охладит излишний энтузиазм искателей приключений.
Но зайдя внутрь нельзя было поверить, что снаружи нора выглядит так некрасиво. Помещение было просторным (для такого большого жильца, как Чу, по-другому и быть не могло), но очень уютным. В паре мест в потолке были сделаны окошки, так, чтобы внутрь попадал солнечный свет. Прямо напротив входа у дальней стены стояла большая печка. Настоящая, с трубой, выходившей наружу. Еще в норе был небольшой шкаф, стол, один стул, одно кресло и одна кровать. Над печкой висели пучки трав и сушеные грибы. На столе стоял чайник и разная посуда.
Когда Чу зашел в дом, он громко сказал:
- Петруччо! Ставь чайник! У нас гости!
Зябка и Котахта удивились: кто такой Петруччо? Неужели еще одно такое жу чудище? Но тут они увидели нечто еще более удивительное: с печки спрыгнул на пол паучок. Ну, это для Чу он был паучком, а для Зябки и Котахты он был прямо-таки паучище! Они со страхом попятились назад к выходу, а Петруччо залез на стол, схватил чайник и ловко потащил его к печке. Чу посмотрел на своих гостей и рассмеялся:
- Извините, друзья, я не предупредил вас о смоем друге. Познакомьтесь, это Петруччо, мы с ним уже очень давно живем вместе и прекрасно ладим. Он - мой лучший друг! Петруччо, иди сюда, познакомься, это - Зябка и Котахта.
Паук как раз поставил чайник, развел в печке огонь и теперь приполз знакомиться с друзьями:
- Здравствуйте, - сказал он. - Вам совершенно не стоит меня бояться. Чу, что же ты их не предупредил?
- Извини, совершенно вылетело из головы. Они и меня-то по началу жутко боялись, а теперь уже ничего, вот и чай пришли попить. Так что накрывай на стол!
Зябка и Котахта теперь смущенно стояли у входа и рассматривали друга Чу. Он, хоть и был большим, но был весь покрыт черным пушистым мехом, поэтому оказался совсем не страшным. Да и голос у него был вполне приятный и дружелюбный. Поэтому они вытянули лапы для лапопожатия, а Петруччо вытянул в ответ две из своих многочисленных ног. Поосле этого официального знакомства, он убежал к шкафу, где стал рыться в поисках еды. Тогда Чу сказал:
- Пока он тут возится, пойдемте со мной, я покажу вам свою коллекцию!
Они снова вышли из норы и обошли упавшее дерево с другой стороны. Как уже было сказано, ствол его был покрыт мхом и цветами, но за ним оказалась целая клумба! Чего тут только не росло и не цвело! Небольшой пятачок рядом с поваленным деревом напоминал разноцветный ковер, на котором росли сотни красивейших цветов. Какой от них стоял изумительный аромат! Но прекраснее всего было то, что над этим цветочным ковром таким же пестрым покрывалом порхали всевозможные бабочки! Тут были и красные, и синие, и почти черные, и почти прозрачные, в полоску, в крапинку и даже в клеточку! Зябка и Котахта никогда в жизни не видели ничего подобного. Они долго стояли, раскрыв рты от изумления. Чудище Чу тем временем снял со своего плеча двух новых бабочек, которых привез с собой, и посадил на ближайший цветок. Они тут же вспорхнули и слились с остальными, добавив в общую картину два ярко-желтых пятна и еще пятнышек.
- Это самая красивая коллекция бабочек, которую я только видел! - проговорил Котахта.
- Я тоже никогда не видел ничего прекраснее! - подтвердил Зябка.
Чу с гордостью и удовольствием окинул взглядом свою полянку и решил напомнить гостям, что их ждет чай и обед.

До самого вечера наши друзья сидели за столом в норе Чудища Чу и общались с новыми знакомыми. Чу рассказал им, как пришел сюда жить из другого леса, как встретил Петруччо, как построил себе этот дом. А Зябка и Котахта рассказали о своих домах далеко отсюда (на самом деле они не так уж далеко ушли эа эти два дня, но им казалось, что их дом ужасно далеко). Чу удивился, что они живут в дуплах на деревьях, сам-то он никогда даже не пробовал лазить по деревьям.
- Тебе нужно попробовать, - сказал Зябка. - это весело! Да и видно оттуда далеко-далеко вокруг.
- Не знаю, - сказал Чу. - А меня вообще выдержит дерево?
- Ммм... - задумался Котахта. - Это может стать проблемой. Но я уверен, что в нашем лесу обязательно найдется дерево, на которое ты сможешь залезть. Я обещаю, что мы с Зябкой найдем такое дерево!
- Конечно найдем! - согласился Зябка. - И научим тебя лазить.
На улице уже стемнело. Они зажгли лампу под потолком, да и от печки был свет. Они сидели все вместе за столом. Чу и гости пили чай из кружек, а у Петруччо было блюдечко с молоком.
- А куда деваются твои бабочки ночью? - спросил вдруг Котахта.
- Они ложатся спать, - пояснил Чу. - Ну, кроме ночных, конечно же. А некоторые прилетают сюда и мы с ними разговариваем. Вот как раз новенькие прилетели, наверное хотят получше познакомиться.
Зябка и Котахта заметили, что действительно прилетели те две бабочки, которых Чу принес с собой с большой поляны сегодня. И вдруг Зябка спохватился:
- Постой, ты что - знаешь язык бабочек?!
- Конечно. А как ты думаешь, я собрал такую большую коллекцию? Я выхожу на поляну и разговариваю с ними, рассказываю про то, что у меня тут есть, какие цветы на моей полянке. И прошу их присоединиться ко мне. Некоторые предпочитают свободное жилье, а некоторые, вот как эти, соглашаются и живут потом у меня.
Друзья в который раз за день страшно удивились (хотя, казалось бы, уже должны были устать от этого занятия). Они никогда раньше не слышали о том, чтобы кто-то знал язык бабочек. Да и о том, чтобы кто-то таким странным образом собирал коллекцию, они тоже слышали впервые. Но подумав, они поняли,что это и есть самый правльный способ (особенно, если ты знаешь язык бабочек).
Тем временем бабочки сели на плечо Чудищу Чу и стали шевелить усиками и лапками. Друзья прислушались, пытаясь уловить, что за звук производят при этом бабочки, но услышали только практически неуловимое шуршание. Тогда Чу снова сложил указательный и большой пальцы вместе и прошуршал что-то в ответ.
"Вот как они общаются!" - дружно подумали Зябка и Котахта. -"Значит, вот что он делал тогда на поляне, где мы его встретили!"
Они сидели очень тихо, не мешая Чу разговаривать с бабочками. Но вот они снова вспорхнули с его плеча и вылетели на улицу.
- Что же они тебе рассказали? - с нетерпением спросил Зябка.
- О, они иногда рассказывают такие интересные истории! - сказал Петруччо. - Они же везде-везде летают, эти бабочки, все-все видят.
- Да, и в этот раз мне рассказали удивительную историю. Петруччо, будь добр, достань еще печенье, а я сделаю еще чаю. Эта история будет долгой, надо подготовиться как следует.
В тот вечер они вчетвером сидели допоздна и слушали историю, которую бабочки рассказали Чудищу Чу.
А потом все легли спать, и на этот раз ни Зябке ни Котахте не понадобился отвар из сон-травы - они заснули как только их головы коснулись подушек. Во сне они оба видели прекрасный цветочный ковер и порхающих переливающихся всеми цветами радуги бабочек.

@темы: Зябка и Котахта

---

Грибной суп.

   Однажды Зябка и Котахта сидели в гостях у своего друга филина Гуамоко. Хозяин дома учил Зябку играть в шахматы. У того получалось пока плохо, поэтому он все уговаривал Гуамоко поиграть во что-нибудь другое.
    - Например, в "уголки"! - предложил Зябка улыбаясь, в эту игру он всегда выигрывал.
   Котахта в это время изучал обширную библиотеку филина. Он сидел в кресле и держал в лапах книгу с кулинарными рецептами. Жена Гуамоко - сова Ефимия, или просто Фима - зашла в комнату с большим подносом. На нем стоял чайник, чашки и тарелка со свежеиспеченными вафлями. Она поставила все это на стол рядом с игроками и пригласила гостей к чаю. Зябка и Котахта от души поблагодарили хозяйку и принялись за угощение. Причем Зябка, увлеченный игрой, стал уплетать одну вафлю за другой, и, когда его лапа наконец наткнулась на пустую тарелку, он виновато поднял глаза и сказал:
    - Ой, извините. Я, кажется, немного увлекся.
   Фима улыбнулась и сказала, что принесет еще.
   Тем временем, Котахта, заинтересованный одним из рецептов, подошел к Гуамоко с вопросом:
    - Я что-то не пойму, что это за суп такой - грибной?
    - Тот, который варят из грибов, - немного удивился такому вопросу филин.
    - Хмм... Я никогда раньше не ел грибов, - несколько смущенно признался Котахта.
    - Я тоже, - сказал Зябка. - Зато я слышал, что они бывают ядовитые.
    - Бывают, - согласился Гуамоко. - но есть и съедобные. Из них можно много чего вкусного приготовить. Вам обязательно нужно попробовать!
   Хозяину вдруг очень захотелось рассказать своим гостям про то, как замечательно собирать грибы погожим солнечным днем, как приятно их потом готовить или сушить на зиму, и т.д. Так что через несколько минут Зябка и Котахта уже знали все, что только можно знать, и твердо решили, что завтра пойдут "по грибы".
   Проснувшись пораньше на следующий день, друзья взяли с собой рюкзаки и маленькие ножички (как советовал им Гуамоко) и отправились за грибами. Утро выдалось прекрасное, на дворе стояла ранняя осень. Солнце еще приветливо грело, но летняя духота уже спала. Щебетали птицы и медленно бесшумно желтели листья на деревьях.
   Поиски грибов не заняли много времени, они росли повсюду: под деревьями, на деревьях, на полянах. Набрав полные рюкзаки разных грибов, друзья вернулись в дупло Котахты, где должно было свершиться кулинарное таинство - приготовление грибного супа. Выложив "добычу" на кухонный стол, Котахта призадумался: какие грибы пускать в суп, а какие нет? И вообще, вдруг они набрали тех самых, ядовитых? Котахта поделился своими сомнениями с другом, и Зябка, немного подумав, предложил единственный выход - звонить филину Гуамоко. Ведь это он был экспертом по грибам.
   Когда на том конце провода раздалось: "Алло, Гуамоколатокинт слушает!", Котахта спросил:
    - Послушай, Гуамоко, мы с Зябкой набрали грибов для супа. Как нам теперь разобраться какие сгодятся, а какие - нет?
    - Да, задача не простая для новичков, - ответил филин. - Но ничего, я вам помогу. Ждите меня через пол часа, я вылетаю!
    - Спасибо тебе большое! Мы ждем! - поблагодарил Котахта и повесил трубку.
   Ожидая своего спасителя, друзья стали пить кофе, а когда филин прилетел, то предложили и ему. Приготовление грибного супа с помощью такого опытного советчика, как Гуамоко, пошло на лад. Филин очень любил поучать, и поэтому, нацепив очки для пущей важности, с видом знаменитого профессора стал рассказывать друзьям о тех грибах, что они набрали. Отсортировав, наконец, нужные от ненужных, они все втроем взялись за готовку. Правда, Зябке этот процесс быстро наскучил, и он ушел в другой конец дупла играть на компьютере. А потом, проголодавшись, только доставал кулинаров вопросом, скоро ли все будет готово.
   Котахта и Гуамоко старались, как могли. Но поскольку куча времени ушла на обучение Котахты, то суп действительно продвигался медленно. Но зато результат того стоил! Прекрасный грибной аромат разлился по дуплу, заставив Зябку бросить игру и поспешить к столу. Глубокие тарелки с супо выглядели очень аппетитно. А посередине стоял небольшой горшочек со свежей сметаной, которую Гуамоко посоветовал добавлять в суп.
   Друзья ели с огромным удовольствием, а потом каждому захотелось еще и добавки.
    - Вот самый вкусный суп, который я когда-либо ел! - довольно сказал Котахта, когда все, наконец, наелись.
    - Да, неплохо у нас получилось, - важно добавил Зябка.
   Котахта и Гуамоко удивленно посмотрели на него, потом друг на друга и весело рассмеялись. Было решено, что грибной суп теперь всегда будет готовить Котахта, а на сам пир они будут приглашать Гуамоко в благодарность за то, что он научил их готовить такой вкусный суп.

запись создана: 13.02.2011 в 21:31

@темы: Зябка и Котахта

---

Девочка и Орган

и еще раз исправленный вариант. надеюсь, последний.

читать

Девочка и Орган.



Прошлым летом меня на месяц отправили в Польшу в школу по обмену. Семья, в которую меня определили, жила на самом окраине Варшавы, можно даже сказать в ее пригороде. В небольшом доме жили только двое - старый священник и его сестра. Они оказались очень добрыми и душевными людьми, приняли меня как родную. В первый же вечер после вкусного и плотного ужина, зайдя в гостиную, я увидела, как старый священник Кристоф молча стоял у окна и пристально куда-то смотрел. Я подошла, чтобы спросить, что он рассматривал, и вдруг заметила, что лицо старика было очень серьезным и даже печальным. В ответ на мой немой вопрос, он, не отводя взгляда от окна, спросил:
- Видишь эту старую заброшенную церковь напротив? Завтра утром сюда приедет команда рабочих и снесет ее. Городской совет решил поставить на ее месте новую.
- И что же?
- С этой церковью связана одна история… - проговорил он, как бы нехотя. - Даже не верится, что завтра тут останется лишь пустырь и груда камней.
Он немного помолчал, видимо собираясь с мыслями. Я молчала, ожидая продолжения.
- Когда я был еще мальчиком, мой отец был священником в этой церкви. Но это не главное...


***


Девочка.

То утро выдалось холодным и хмурым, первое по-настоящему осеннее утро в этом году. Дул сырой пронизывающий ветер, гонял над городом рыхлые тучи, а зелень деревьев выглядела как-то неуместно, как будто стеснялась своего летнего наряда. К дому священника подошла необычная парочка: пожилой мужчина, ведущий за руку маленькую девочку лет десяти. Глаза ее были закрыты, а в руках у нее была трость, которой она простукивала перед собой дорогу. Из-за этого они продвигались довольно медленно, но наконец подошли к двери, и мужчина постучал. Открыли почти сразу, несмотря на раннее утро. Женщина, впустившая их в дом, поежилась от ветра, посетовала на плохую погоду и спросила, по какому вопросу они пришли. Мужчина ответил, что пришел поговорить со священником. Тогда она провела их в гостиную и оставила наедине с хозяином дома.
- Доброе утро, господин Шиманский, - поздоровался посетитель.
- Здравствуйте, - ответил священник, вставая из-за стола, за которым он только что кончил завтракать. - С кем имею честь..?
- Меня зовут Микаэль Вальд. Мы с дочерью только недавно переехали сюда, поэтому вы нас еще не знаете.
- Хм, судя по вашему имени, вы не католической конфессии, так чем же я могу быть вам полезен?
- Я - нет, но моя жена была католичкой. И она воспитала нашу дочь в своей вере. Вчера Стефани попросила меня отвести ее на воскресную службу. Я, конечно же, не мог отказать. И со вчерашнего вечера она твердит только об одном: она хочет научиться играть на органе. Вы могли бы взять ее в ученицы?
- Вот как? Неожиданная просьба! - судя по его лицу, было понятно, что никто никогда раньше не просил его о таком. - Я должен подумать. Видите ли, орган - очень непростой инструмент, чтобы совладать с ним, надо обладать немалой силой и сноровкой, а ваша дочь еще совсем малышка. Сколько ей?
- Одиннадцать.
- Святой отец, - девочка, молчавшая до этого времени, вдруг обратилась к священнику с таким волнением в голосе, что тот удивился. - Вчера я слышала эту музыку в церкви, и с тех пор не могу думать ни о чем больше. Я поняла, что обязательно должна научиться играть так же. Пожалуйста, возьмите меня в ученицы!
Лицо девочки, обращенное к нему, выглядело как-то нелепо. Священнику казалось, что, несмотря на закрытые глаза, она все равно видит его. От этого ощущения ему сделалось не по себе.
- Но дело не только в твоем возрасте... Понимаешь... - он немного замялся, не решаясь сказать вслух о том, что ее слепота может послужить препятствием в обучении.
- Если вы о ее неспособности видеть, - вступился за девочку отец, - то не волнуйтесь, с этим не будет никаких проблем. Стефани с семи лет занимается на фортепиано, и ее учитель всегда говорил, что слепота только помогает ей тоньше слышать музыку. Она хорошо запоминает то, что ей играют, и таким образом выучила уже немалый репертуар.
- Но орган и фортепиано два совершенно разных инструмента...
- Пожалуйста, - попросила девочка, тихо, но очень настойчиво.
Священник немного помолчал, вздохнул и сказал:
- Хорошо. Я согласен. Вы уже определились со школой? Замечательно, тогда будешь приходить ко мне после школы по вторникам и пятницам. Это время вам подходит?
Девочка в ответ улыбнулась, ее отец поблагодарил священника. Взрослые еще некоторое время договаривались о плате за уроки, но девочка уже не слышала их. Она ушла в свои мысли, и с лица ее не сходила улыбка.



Орган.

Во вторник вместо одного пришли трое. Один - священник, которого он уже хорошо знал. Но вот двое других были ему незнакомы. Первый - высокий худой мужчина с седой головой и большими печальными глазами, прятавшимися за очками. Его ботинки скрипели, а немного шаркающая походка и громкое сопение создавали слишком много щума. А вторая оказалась маленькой девочкой с какой-то непонятной палкой в руках. Глаза девочки почему-то все время были закрыты, а своей палкой она непрестанно стучала по полу. Это его раздражало.
Троица разделилась: седой мужчина сел на одну из скамеек, а священник подвел девочку прямо к Органу.
- Ну вот, - послышался голос отца Юстина, - садись сюда. Палочку свою можешь положить под сиденье, чтобы потом не искать.
Девочка села на скамью перед клавиатурой. Глаз она так и не открыла.
- Теперь клавиатура прямо перед тобой, можешь попробовать что-нибудь сыграть. Я пока сам все подключил, на первый раз.
И тут произошло что-то, чего Орган никак не предполагал: девочка протянула руку и нажала одну из его клавиш. Казалось бы, что здесь такого? Ведь на нем чуть ли не каждый день играют. Но нет, тут было совсем другое. До сих пор он знал только взрослые, мужские руки, а здесь... Робкое, неуверенное прикосновение ребенка, маленькой девочки. От неожиданности и переполнивших его чувств вместо обычного звука он издал какой-то невнятный хрип. Этот звук испугал ее, и она отдернула руку. Все еще не придя в себя от этого первого прикосновения, он уже пожалел, что она убрала палец.
- Он у нас немного капризный, - опять донесся голос священника. - Сколько раз уже вызывали мастера, чтобы выяснил, в чем причина, - ничего не помогает! Каждый раз может выкинуть что-нибудь новое. Но ты не бойся, - сказал он, обращаясь к девочке, - когда ты более или менее научишься играть, может, тебе удастся подружиться с ним. Помнишь что-нибудь из своих фортепианных пьес? Можешь попробовать сыграть. Но предупреждаю, звучать все будет совсем по-другому.
Орган затаил дыхание: вот, сейчас она положит обе руки на клавиатуру и заиграет!
Она исполнила какой-то простенький менуэт. Руки и плечи ее были напряжены, она боялась ошибиться в присутствии своего нового учителя. Но Орган наслаждался этими легкими касаниями, он почувствовал сквозь них, как много для нее значит музыка, которую она исполняет. И как важно для нее то, что она играет именно на органе. За те несколько минут, что она играла, он не сделал ни одной ошибки.
Она закончила играть. Он перевел дыхание.
- Неплохо, - сказал отец Юстин. - Надо же! Ни одной неверной ноты - похоже, ты понравилась нашему органу, - усмехнулся он.
Все остальное время учитель рассказывал ей про разные регистры, показывал ножную клавиатуру. Выяснилось, что сидение слишком высоко для девочки, она не достает ногами до полу и не может нажимать педали. Священник подозвал ее отца и указал ему на проблему. Тот пообещал найти специально для нее скамью пониже и принести ее уже на следующее занятие.
Орган же все это время следил за ее пальцами, послушно переключался на всевозможные регистры, отзывался на малейшие ее прикосновения. Он старался выдавать самые чистые и певучие звуки, чтобы не испугать ее снова. Святой отец только дивился: он и не подозревал, что у этого органа может быть такой звук.
А девочке было ужасно жаль, что она не может посмотреть на этот огромный и могучий инструмент, который издавал такие волшебные звуки. Конечно, учитель описал ей все как мог словами, но этого было мало. И, зная, что ей никогда не дано увидеть это, она хотела хотя бы потрогать, как "видят" слепые.
Все время пока проходил урок, Орган вглядывался в лицо девочки. Оно всегда оставалось очень серьезным и сосредоточенным, она внимала каждому слову учителя. И ни разу не открыла глаза.
"Да ведь она слепая!" - вдруг понял он.
Орган, для которого главным чувством всегда оставался слух, который все "видел" звуками, не смог бы понять, что значит для человека потерять зрение. Но он попытался: он представил, что он оглох.
Тот ужас, который охватил его при этой мысли, ввел его в оцепенение. Несколько секунд он пребывал в таком смятении, что даже забыл о девочке, которая тщетно пыталась выжать из клавиш какие-нибудь звуки. Когда он пришел в себя, то погнал эту мысль прочь, как страшную болезнь. Первый шок прошел, он снова зазвучал, но теперь, глядя на закрытые глаза девочки, он не мог отделаться от непонятного чувства вины. И когда урок закончился и девочка потянулась за своей палкой, он вспомнил, как его раздражал этот звук вначале. И устыдился еще больше.
Девочка и ее отец ушли, сказав, что снова придут в пятницу. Орган вздохнул: до пятницы оставалось еще два дня. Отец Юстин больше не играл на нем сегодня, и он был предоставлен сам себе. До глубокой ночи он вызывал в памяти те события, что произошли с ним сегодня, и переживал их снова и снова. Постукивание палочки по мраморному полу, шумное сопение старого отца, удивленный голос священника. Но чаще всего он вспоминал легкое прикосновение детских рук к клавишам. Он был настолько увлечен новыми ощущениями, что даже не мог вспомнить, какую музыку она играла, - такое было с ним впервые.

Пятницы он еле дождался, боялся, что она не придет. А когда в дверях церкви наконец показалась ее фигурка, он не поверил своему счастью. И вновь, как и на первом уроке, он получал непередаваемое удовольствие от ее игры, от ее музыки. И так же, как в прошлый раз, глядя на ее закрытые глаза, он чувствовал себя виноватым. Он не понимал почему, но не мог отделаться от этого чувства. А потом пришла жалость. Он, конечно, не знал, что это называется именно так, но делал все, что было в его силах, чтобы ей приятно было играть. Он издавал самые мягкие и благородные звуки, на которые был способен.
Ее отец принес для нее специальный стул, на котором она теперь сидела. Перебирая своими ножками нижние педали, она долго прислушивалась к каждому звуку, как бы запоминая, как он звучит, его окраску.
Отец Юстин по-прежнему не мог понять, как удается этой маленькой девочке, впервые притронувшейся к органу, издавать такие божественные звуки, которые ему самому далеко не всегда удается извлечь. По его мнению, на то была воля Божья.
- Ваша дочь создана для этого инструмента! - восхищенно сказал он отцу в конце второго занятия.
С тех пор Орган с нетерпением ждал вторников и пятниц. Он стал очень неохотно играть на службах, когда исполнителем был сам отец Юстин, - хрипел, путал ноты, в общем, сопротивлялся как мог. Но когда приходила она, он был само послушание. А по вечерам, после ее уроков, он еще долго приходил в себя, его мысли совершенно неуправляемо метались по трубам. Все его огромное тело было в восторге от этой маленькой девочки. Когда одно какое-нибудь особенно яркое воспоминание пролетало вверх по трубе, ему даже удавалось извлечь звук. Никогда раньше он не думал, что такое вообще возможно!
Орган был влюблен, хотя и не сознавал этого, он и слова-то этого не знал. Просто он никому больше не позволял на нем играть. Время до каждого следующего занятия для него тянулось невероятно долго. А когда вдруг она заболела и не приходила целых две недели, священнику пришлось проводить службы без сопровождения: Орган окончательно вышел из строя.

Будучи церковным органом, он уже давно выучил наизусть все возможные хоралы, которые люди пели под его аккомпанемент. Все они были обращены к Богу и содержали много слов о любви. Люди благодарили Господа за то, что он для них сделал. Орган не мог знать, кто такой этот Бог, которого они так восхваляют. Но он понимал, что это должен быть кто-то очень хороший, раз столько людей благодарны ему. Когда появилась Девочка, Органу показалось, что он понял, о чем поется в этих хоралах. То чувство, которое он испытывал к ней, было очень похоже на то, с которым люди восхваляли Господа. Он не знал никакой другой любви, кроме этой. Девочка стала для него предметом обожания, стала его богом.
Но, что самое главное, он чувствовал, что она тоже любит его. Она всегда была с ним откровенна, как ни с кем другим. Орган всегда без труда улавливал ее настроение по малейшим деталям ее игры. Она могла так печально играть веселую пьесу, что он тут же подстраивался под нее и играл мягче, так, как хотелось ей. Между ними возникло особенное взаимопонимание, они были двумя половинками одного целого.


Девочка.

Стефании Вальд было одиннадцать лет, она была слепа от рождения. Мать ее умерла рано, успев привить девочке любовь к Богу и к музыке. Еще от матери ей достались красивые черты лица и чудесные каштановые кудри. Но люди частенько этого не замечали - все обращали внимание только на закрытые глаза и палку в ее руках.
Переехав в Варшаву, отец устроил ее в местную школу. Там к новенькой отнеслись на удивление спокойно. Одноклассники, конечно, несколько избегали ее, но учителя всегда стремились помочь. Они даже согласились давать ей все задания в устной форме, так как писать она не могла. Отец всегда сам приводил ее в школу, а добираться домой ей часто помогал кто-нибудь из учителей, потому что отец работал допоздна. Стефании нравилось учиться, но не нравилась школа. Она понимала, что не такая, как все, что она выделяется. И поэтому всегда больше любила оставаться одна, чем в толпе шумных учеников.
Это была еще одна причина, почему ей так хотелось научиться играть на органе. Здесь весь класс состоял из нее одной, ее ни с кем не сравнивали. Святой отец не мог нарадоваться на свою юную ученицу, она схватывала все на лету. Из-за слепоты у нее была превосходно развита координация - она удивительно быстро разобралась со всеми рычажками, с тремя мануалами и ножной клавиатурой. Через три месяца она уже свободно владела всеми этими техническими тонкостями, и занятия перешли на новый уровень. Теперь в начале урока Отец Юстин играл ей какое-нибудь произведение, а она постепенно его заучивала. Как и сказал ее отец, музыку она запоминала быстро, а тонкий слух и врожденная музыкальность позволяли ей по-своему интерпретировать выученный репертуар.
Стефания частенько приходила в церковь помимо своих индивидуальных уроков, после школьных занятий. Ей нравилась особенная тишина, царившая в этом здании, нравился запах зажженных свечей, нравилось эхо, которое подхватывало даже самые тихие шорохи и уносило их вверх под высокие своды.
Каждый ее приход начинался с молитвы. Она садилась на краешек скамьи и на несколько секунд замирала, сложив руки. Когда она была совсем маленькой, она молила Бога послать ей зрение, но безуспешно. В конце концов она прекратила попытки и с тех пор просила только о здоровье отца и о своем собственном.
После этой коротенькой молитвы она оставляла свою палку на сиденье, а сама отправлялась исследовать церковь. В это время внутри было обычно всего несколько человек, так что никто не замечал ее экспериментов. Она хотела узнать это место как можно лучше, хотела уметь ориентироваться тут без своей палочки, хотела чувствовать себя здесь как дома. Постепенно она исследовала все уголки и ниши, запомнила все ступеньки и колонны, знала, сколько рядов скамей располагается по каждую сторону от главного прохода. А эхо, разлетавшееся от ее осторожных шагов, говорило ей о том, насколько высоко находится потолок.

Как-то на одном из занятий она попросила священника поподробнее рассказать ей об устройстве органа. И он показал ей одну неприметную маленькую дверь, ведущую, как оказалось, внутрь инструмента. Пространство внутри оказалось заполнено металлическими трубами всех размеров, которые оставляли узкую дорожку, ведущую вглубь, где их ждали еще трубы. Воздух внутри был прохладнее, чем в церкви, и очень пыльным.
- Здесь уже давно не убирали, - пояснил отец Юстин. - Надо будет прислать сюда кого-нибудь с тряпкой.
- А можно я тут приберу? - неожиданно даже для себя вдруг спросила Стефания.
- А тебе не страшно? Тут так темно и все эти трубы...
- Что мне темнота? - усмехнулась девочка.
- Ах, да. Извини, - смутился он. - Но ты можешь заблудиться, тут целый лабиринт.
- А вы меня сейчас проведите по всем переходам, я быстро все запоминаю.
И он повел ее по этому необычному лабиринту. Иногда она протягивала руку в сторону, чтобы пощупать гладкую поверхность труб. Именно об этом она мечтала на первом своем занятии - почувствовать, потрогать орган. Она не могла видеть его, но смогла проникнуть в самую его суть.
Выйдя наружу, священник пообещал, что к следующему занятию сделает ей дубликат ключа от этой двери, чтобы она могла сама туда заходить. Остаток занятия для Стефании прошел под впечатлением от новых переживаний. Пока она играла, она представляла себе переплетение труб где-то там, в глубине...
Вскоре после этого урока она досконально изучила то, что скрывалось за маленькой дверцей. Она исследовала там все так же, как до этого в церкви. Ей нравилось думать, что это ее тайна, ведь никто не знал Oрган так хорошо, как она. А еще она чувствовала, что Oрган каким-то образом знает о ее существовании и ему тоже нравится, когда она ходит там в темноте, между труб.
Но сильнее всего единение с Органом она чувствовала во время игры. В эти моменты они сливались в одно целое - девочка, Орган и музыка. Будь то серьезные фуги Баха или легкие, незатейливые пьесы Генделя. Она с головой уходила в музыку, отдавалась ей вся без остатка, и Орган это чувствовал. Он был благодарен ей за это.

Время шло, постепенно все привыкли к слепой девочке. Многие знали, что она играет в церкви на органе и приходили послушать ее. Они восхищались ее игрой, а она даже не замечала их присутствия. Во время игры она всегда оставалась наедине с инструментом и Богом. Она никогда не играла на публику, все время только для себя.
Примерно через год ее учитель объявил, что она уже знает все, чему он может ее научить, так что уроки прекратятся. Но оставались еще воскресные службы, всевозможные праздники, на которых она непременно играла. К тому же она почти все свое свободное время проводила в церкви, играя просто для собственного удовольствия.
Незаметно прошло еще четыре года, Стефания превратилась в молодую девушку, закончила школу. Но характер ее не изменился, она все так же избегала шумных компаний и предпочитала одиночество. Музыка и ее отец оставались для нее самым главным на свете. Пока не произошло одно событие...


Орган.

Он любил большие праздники, в такие дни всегда организовывали концерт. Девочка играла долго и с особым воодушевлением. Так было и в этот раз. После концерта, как всегда, к ней стали подходить люди, благодарить за прекрасную музыку, она кивала и улыбалась в ответ. В эти минуты он был горд за нее. Но наконец основная толпа схлынула, и в церкви осталось совсем мало людей, среди них священник Юстин и отец девочки. Вместе с ними стоял еще кто-то, незнакомый.
Все они подошли поздравить Девочку с чудесным концертом, и святой отец добавил:
- Познакомься, Стефани, это мой племянник Кристоф.
Она повернула голову на голос и поздоровалась.
- Он практически твой ровесник, только вчера вернулся из Франции. А сегодня непременно захотел прийти послушать твой концерт, я ему много про тебя рассказывал.
- Вы превосходно играете! - это сказал тот самый незнакомец, Кристоф.
От похвалы Девочка покраснела и засмущалась.
Разговор перешел на другую тему, говорили в основном взрослые, а Кристоф все время поглядывал на Девочку. Та все еще сидела на скамье перед инструментом и молчала.
Орган видел все это и чем дальше, тем больше ему не нравился Кристоф. То, что он говорил, и то, как Девочка реагировала на его слова. Орган чувствовал в ней и смятение, и удовольствие и никак не мог понять, чем это вызвано. Раньше такие эмоции в ней вызывала только музыка.
Но совершенным сюрпризом для него стало то, что, когда все собрались уходить, Кристоф предложил проводить ее до двери за руку и она согласилась!
"Она же знает это место как свои пять пальцев! Зачем ей поводырь? И если уж на то пошло, то почему не ее отец, как раньше?" - все эти мысли наперебой требовали ответа, а он никак не мог понять, в чем же дело.
Взрослые тоже заметили эту странность, но лишь пропустили Девочку и Кристофа вперед, а сами загадочно перемигнулись за их спинами.
Всю эту ночь Орган не находил себе места. Он уже так привык, что Девочка всегда была с ним, безраздельно, мыслями и эмоциями. Он не хотел даже думать о том, что в ее жизни может появиться кто-то еще, кто-то важнее его. От возмущения он издавал самые низкие и противные звуки. В который раз вспоминая подробности этого вечера, он надеялся, что ему все это показалось.
Наконец он смог убедить себя, что Девочка просто застеснялась в присутствии незнакомого человека. Немного успокоенный таким объяснением, он решил подождать до завтра, чтобы убедиться точно.

Утро выдалось ярким и солнечным. Лучи заглядывали в стрельчатые окна и окрашивались в разные цвета, проходя сквозь витражи. Но Органу, к сожалению, это чудесное начало нового дня не принесло облегчения. Девочка обычно приходила рано утром, когда еще никого не было в церкви. Вот и сегодня дверь еле приоткрылась, и появилась она. Но вслед за ней зашел и вчерашний незнакомец.
Возмущению Органа не было границ, это было уже чересчур! Он ужасно обиделся и твердо решил издавать сегодня под ее руками только самые ужасные звуки.
Тем временем Девочка подошла к своему привычному месту и села. Кристоф пристроился на одной из скамей и попросил сыграть что-нибудь. Она хотела было исполнить кое-что из вчерашнего концерта, но звуки, которые начал издавать инструмент, остановили ее после первого же такта.
- Что-то случилось? Ты не можешь играть? - обеспокоенно спросил Кристоф.
- Нет, дело не во мне, - проговорила Девочка, сама недоумевая, как такое могло произойти.
За все время, что она играла тут, такое случилось впервые.
- А что тогда? - поинтересовался он.
- Возможно, это сам орган, - неуверенно проговорила она, постепенно начиная понимать причину такого странного поведения инструмента.
- Орган? А что с ним? Расстроился?
- Еще как! - усмехнулась она. - Он ревнует.
- Он? Но как? Как такое может быть? - изумился Кристоф.
- Ну, это сложно объяснить, но если коротко, то Орган - живой. И он меня любит, - улыбнулась она.
Встав со скамьи, она уверенными шагами подошла к маленькой дверце, сняла с шеи цепочку с ключом и, открыв дверь, сказала:
- Подожди здесь немного, хорошо? Я скоро вернусь.
- Ты куда?
- Успокаивать его.
- Ты не заблудишься?
- Нет, я это место знаю лучше, чем свой дом, - и она зашла внутрь.
Орган и вправду немного успокоился, когда Девочка стала ходить между трубами, привычно гладить их руками. Она ничего не говорила, но этого и не требовалось. Ему было достаточно звуков ее дыхания, ее шагов, прикосновений ее рук, чтобы почувствовать, как она его любит, как он ей нужен. Он понял, что постепенно все равно простит ей, смирится с тем, что в ее жизни появился какой-то очень важный для нее человек. Он слишком любил ее, чтобы долго злиться.
Когда она вышла и снова попробовала что-то сыграть, он привычно слушался ее движений. Наверное, со стороны ее музыка сегодня ничем не отличалась от вчерашней, но Орган остро чувствовал разницу. Она была не тут, не с ним, ее мысли были о другом, скорее всего о том, кто сидел на скамье и слушал.
А через месяц началась война.


Девочка.

Все произошло очень неожиданно. Все молодые люди ушли на фронт, в том числе и Кристоф. Хорошо еще, что отец Стефании был уже слишком стар - ему было разрешено остаться. Но над ним и над ней самой нависла другая беда: прошел слух, что немецкие солдаты отыскивают и убивают всех евреев. Никто из местных жителей, конечно, не выдал бы их, но что делать, если немцы сами дойдут до Варшавы?
Когда Кристофа призвали, их дружба еще только-только начинала перерастать в нечто большее. Он был первым и единственным, кто обратил на нее внимание, кого не оттолкнул тот факт, что она слепая, но и он очень быстро исчез из ее жизни. Ей оставалось только надеяться, что он не забудет ее и вернется с войны живым, а ей самой удастся дождаться его. До тех же пор у нее оставался только отец и ее музыка. Как и прежде, казалось бы, но теперь все было совсем по-другому.
Каждый день люди приходили в церковь, чтобы помолиться за своих родных и друзей, которые ушли воевать. Стефания играла для них, молилась сама и пыталась своей музыкой хоть как-то поддержать прихожан. Но музыка, рассчитанная на мирное время, на большие веселые праздники, как ей казалось, не подходила к сложившейся в городе ситуации: каждый день, уходя из дома, люди прощались со своими родными, потому что велика была вероятность, что они уже не вернутся. Поняв, что в ее репертуаре нет ничего подходящего, она решила обратиться к своему старому учителю.
Отец Юстин тут же понял, что она имеет в виду, и пообещал ей порыться в старых нотах. На следующий день он принес с собой "Токкату и Фугу" ре минор Баха. Он сам играл ее когда-то давно, Стефания же только слышала о таком произведении. Священник заверил ее, что это именно то, что ей нужно, и она попросила сыграть ей хотя бы начало.
- А твой орган меня послушает? - с улыбкой спросил он.
- Я думаю, да, - серьезно ответила она. - На всякий случай я постою рядом.
То ли Органу самому нравилось это произведение, то ли успокаивающе подействовало присутствие Стефании, но он действительно позволил отцу Юстину сыграть несколько начальных фраз.
Такого сильного переживания она не испытывала уже давно. Мощные величественные звуки наполнили церковь до самых потаенных ее уголков. Это было сравнимо разве что с тем самым моментом, когда Стефания пять лет назад впервые в жизни услышала, как звучит орган. Грандиозный размах произведения был понятен с самого начала, она не могла даже предположить, что же будет в Фуге, где музыкальное напряжение обычно доходит до своего предела.
Простояв несколько секунд в оцепенении, она сказала отцу Юстину хриплым от волнения голосом:
- Наши уроки должны возобновиться. Я хочу выучить это!
И вновь начались их совместные занятия. Горожане, идущие мимо церкви, слышали доносящиеся оттуда грозные звуки органа. Приходившие помолиться часто заставали Стефанию на своем месте, разучивающую что-то новое под присмотром святого отца. Все понимали, что готовится что-то очень важное.
И вот наконец назначили дату концерта.


Девочка и Орган.

В тот день Стефания с самого утра была удивительно спокойна. Она приготовила завтрак себе и отцу, поела и так же спокойно убрала со стола. По какому-то негласному соглашению они не ничего не говорили в то утро. Оставив дом в идеальном порядке, они вместе вышли на улицу и пошли в церковь.
Войдя внутрь, она оставила свою неизменную палочку у двери и пошла к Органу. Ее отец уселся на скамью и с гордостью проводил свою дочку взглядом. Стефания специально пришла поранбше, чтобы у нее было время заглянуть в маленькую дверцу. Он ждал ее, она чувствовала это. Привычно шагая по узкому проходу, она легонько гладила огромные металлические трубы, невидимые во тьме. Но ей и не нужно было их видеть, достаточно было просто знать, что она - в самом сердце Органа. Переняв ее настроение, он понял, что сегодня что-то случится, она чего-то ждет. И боится и спокойна одновременно. Как будто она заранее к чему-то подготовилась. Но он-то не был готов! Он даже не подозревал, что ее ждет, и от этого начал волноваться. Но, видимо, затем она и пришла сюда, чтобы успокоить его перед выступлением.
В самом дальнем уголке этого лабиринта она остановилась. Он напряженно вслушивался, пытаясь понять, что с ней происходит. И вдруг услышал звук, который никогда не слышал прежде, - ее плач.
Вот тут он понял. Понял, к чему она себя подготовила, чего она так боится. Его Девочка пришла попрощаться.
Невыразимая буря эмоций - от ярости до отчаяния - сотрясла все его существо. Он не мог знать причину случившегося и поэтому недоумевал, почему это должно случиться именно сейчас. Да, он чувствовал в последнее время ее подавленное настроение, но он думал, это из-за того, что Кристоф куда-то пропал. Он не знал ни о войне, ни об опасности, грозящей ей. Как же ему хотелось в этот момент хоть как-то утешить ее, сказать ей что-нибудь! Но единственное, что он мог сделать, - это вложить все свои силы в этот концерт.
Через несколько минут она вышла, заперла дверцу и заняла свое место. Зрители ждали, затаив дыхание.
Концерт начался.



***


- И что же дальше? - с нетерпением спросила я.
- Во время концерта кто-то забежал в церковь и крикнул, что немцы на подходе, - отозвался старый священник. - Но никто не обратил внимания. Солдаты действительно пришли туда, но из уважения к великой музыке немецкого композитора дождались, пока отзвучит последний аккорд, прежде чем открыть огонь.
Мы помолчали некоторое время. Я сидела с красными распухшими глазами и уткнувшись в носовой платок. За окном давно стояла ночь.
- А что же Орган? - наконец спросила я.
- С тех пор церковь не ремонтировалась, туда даже никто не заходил. Орган, соответственно, не трогали. Да он бы и не дался никому... А еще, тихими безветренными ночами можно услышать, как он пытается выдуть какую-нибудь ноту. Я сам не раз слышал - очень страшно.
Мы опять немного помолчали. Отец Кристоф сидел в кресле, уставившись невидящим взглядом в какую-то точку на стене. Было видно, что и после стольких лет, ему все еще трудно рассказывать эту историю.
- И что же, завтра все это снесут? - опять спросила я.
- Снесут, - подтвердил он.
- И ничего нельзя поделать?
- Скорее всего, нет, - вздохнул он. - Да и надо ли? Ведь сколько лет старый Орган стоит там, оплакивает свою Девочку. Не лучше ли прекратить его мучения?
Подумав, я кивнула, и мы опять замолчали.
Минут через пять скрипнула дверь, и в гостиную заглянула хозяйка.
- Все никак не наговоритесь? - поинтересовалась она и, увидев мое заплаканное лицо, воскликнула:
- Кристоф, ты опять за свое? Зачем же так девочку расстраивать? Пойдем, детка, напою тебя чаем и покажу, где твоя комната. У тебя завтра трудный день.
И я ушла спать, оставив старика наедине со своими воспоминаниями.
Девочка и Орган.



Прошлым летом меня на месяц отправили в Польшу в школу по обмену. Семья, в которую меня определили, жила на самом окраине Варшавы, можно даже сказать в ее пригороде. В небольшом доме жили только двое - старый священник и его сестра. Они оказались очень добрыми и душевными людьми, приняли меня как родную. Сказали, что давно уже живут вдвоем, так как дети все выросли и разъехались кто куда. И поэтому очень обрадовались, когда к ним поселили студентку на месяц - все радость для стариков.
В первый же вечер после вкусного и плотного ужина, зайдя в гостиную, я увидела, как старый священник Кристоф молча стоял у окна и пристально куда-то смотрел. Я подошла, чтобы спросить, что он рассматривал, и вдруг заметила, что лицо старика было очень серьезным и даже печальным. В ответ на мой немой вопрос, он, не отводя взгляда от окна, спросил:
- Видишь эту старую заброшенную церковь напротив? Завтра утром сюда приедет команда рабочих и снесет ее. Городской совет решил поставить на ее месте новую.
- И что же?
- С этой церковью связана одна история… - проговорил он, как бы нехотя. - Даже не верится, что завтра тут останется лишь пустырь и груда камней.
Он немного помолчал, видимо собираясь с мыслями. Я молчала, ожидая продолжения.
- Когда я был еще мальчиком, мой отец был священником в этой церкви. Но это не главное...


***


Девочка.

То утро выдалось холодным и хмурым, первое по-настоящему осеннее утро в этом году. Дул сырой пронизывающий ветер, гонял над городом рыхлые тучи, а зелень деревьев выглядела как-то неуместно, как будто стеснялась своего летнего наряда. К дому священника подошла необычная парочка: пожилой мужчина, ведущий за руку маленькую девочку лет десяти. Глаза ее были закрыты, а в руках у нее была трость, которой она простукивала перед собой дорогу. Из-за этого они продвигались довольно медленно, но наконец подошли к двери, и мужчина постучал. Открыли почти сразу, несмотря на раннее утро. Женщина, впустившая их в дом, поежилась от ветра, посетовала на плохую погоду и спросила, по какому вопросу они пришли. Мужчина ответил, что пришел поговорить со священником. Тогда она провела их в гостиную и оставила наедине с хозяином дома.
- Доброе утро, господин Шиманский, - поздоровался посетитель.
- Здравствуйте, - ответил священник, вставая из-за стола, за которым он только что кончил завтракать. - С кем имею честь..?
- Меня зовут Микаэль Вальд. Мы с дочерью только недавно переехали сюда, поэтому вы нас еще не знаете.
- Хм, судя по вашему имени, вы не католической конфессии, так чем же я могу быть вам полезен?
- Я - нет, но моя жена была католичкой. И она воспитала нашу дочь в своей вере. Вчера Стефани попросила меня отвести ее на воскресную службу. Я, конечно же, не мог отказать. И со вчерашнего вечера она твердит только об одном: она хочет научиться играть на органе. Вы могли бы взять ее в ученицы?
- Вот как? Неожиданная просьба! - судя по его лицу, было понятно, что никто никогда раньше не просил его о таком. - Я должен подумать. Видите ли, орган - очень непростой инструмент, чтобы совладать с ним, надо обладать немалой силой и сноровкой, а ваша дочь еще совсем малышка. Сколько ей?
- Одиннадцать.
- Святой отец, - девочка, молчавшая до этого времени, вдруг обратилась к священнику с таким волнением в голосе, что тот удивился. - Вчера я слышала эту музыку в церкви, и с тех пор не могу думать ни о чем больше. Я поняла, что обязательно должна научиться играть так же. Пожалуйста, возьмите меня в ученицы!
Лицо девочки, обращенное к нему, выглядело как-то нелепо. Священнику казалось, что, несмотря на закрытые глаза, она все равно видит его. От этого ощущения ему сделалось не по себе.
- Но дело не только в твоем возрасте... Понимаешь... - он немного замялся, не решаясь сказать вслух о том, что ее слепота может послужить препятствием в обучении.
- Если вы о ее неспособности видеть, - вступился за девочку отец, - то не волнуйтесь, с этим не будет никаких проблем. Стефани с семи лет занимается на фортепиано, и ее учитель всегда говорил, что слепота только помогает ей тоньше слышать музыку. Она хорошо запоминает то, что ей играют, и таким образом выучила уже немалый репертуар.
- Но орган и фортепиано два совершенно разных инструмента...
- Пожалуйста, - попросила девочка, тихо, но очень настойчиво.
Священник немного помолчал, вздохнул и сказал:
- Хорошо. Я согласен. Вы уже определились со школой? Замечательно, тогда будешь приходить ко мне после школы по вторникам и пятницам. Это время вам подходит?
Девочка в ответ улыбнулась, ее отец поблагодарил священника. Взрослые еще некоторое время договаривались о плате за уроки, но девочка уже не слышала их. Она ушла в свои мысли, и с лица ее не сходила улыбка.



Орган.

Во вторник вместо одного пришли трое. Один - священник, которого он уже хорошо знал. Но вот двое других были ему незнакомы. Первый - высокий худой мужчина с седой головой и большими печальными глазами, прятавшимися за очками. Его ботинки скрипели, а немного шаркающая походка и громкое сопение создавали слишком много щума. А вторая оказалась маленькой девочкой с какой-то непонятной палкой в руках. Глаза девочки почему-то все время были закрыты, а своей палкой она непрестанно стучала по полу. Это его раздражало.
Троица разделилась: седой мужчина сел на одну из скамеек, а священник подвел девочку прямо к Органу.
- Ну вот, - послышался голос отца Юстина, - садись сюда. Палочку свою можешь положить под сиденье, чтобы потом не искать.
Девочка села на скамью перед клавиатурой. Глаз она так и не открыла.
- Теперь клавиатура прямо перед тобой, можешь попробовать что-нибудь сыграть. Я пока сам все подключил, на первый раз.
И тут произошло что-то, чего Орган никак не предполагал: девочка протянула руку и нажала одну из его клавиш. Казалось бы, что здесь такого? Ведь на нем чуть ли не каждый день играют. Но нет, тут было совсем другое. До сих пор он знал только взрослые, мужские руки, а здесь... Робкое, неуверенное прикосновение ребенка, маленькой девочки. От неожиданности и переполнивших его чувств вместо обычного звука он издал какой-то невнятный хрип. Этот звук испугал ее, и она отдернула руку. Все еще не придя в себя от этого первого прикосновения, он уже пожалел, что она убрала палец.
- Он у нас немного капризный, - опять донесся голос священника. - Сколько раз уже вызывали мастера, чтобы выяснил, в чем причина, - ничего не помогает! Каждый раз может выкинуть что-нибудь новое. Но ты не бойся, - сказал он, обращаясь к девочке, - когда ты более или менее научишься играть, может, тебе удастся подружиться с ним. Помнишь что-нибудь из своих фортепианных пьес? Можешь попробовать сыграть. Но предупреждаю, звучать все будет совсем по-другому.
Орган затаил дыхание: вот, сейчас она положит обе руки на клавиатуру и заиграет!
Она исполнила какой-то простенький менуэт. Руки и плечи ее были напряжены, она боялась ошибиться в присутствии своего нового учителя. Но Орган наслаждался этими легкими касаниями, он почувствовал сквозь них, как много для нее значит музыка, которую она исполняет. И как важно для нее то, что она играет именно на органе. За те несколько минут, что она играла, он не сделал ни одной ошибки.
Она закончила играть. Он перевел дыхание.
- Неплохо, - сказал отец Юстин. - Надо же! Ни одной неверной ноты - похоже, ты понравилась нашему органу, - усмехнулся он.
Все остальное время учитель рассказывал ей про разные регистры, показывал ножную клавиатуру. Выяснилось, что сидение слишком высоко для девочки, она не достает ногами до полу и не может нажимать педали. Священник подозвал ее отца и указал ему на проблему. Тот пообещал найти специально для нее скамью пониже и принести ее уже на следующее занятие.
Орган же все это время следил за ее пальцами, послушно переключался на всевозможные регистры, отзывался на малейшие ее прикосновения. Он старался выдавать самые чистые и певучие звуки, чтобы не испугать ее снова. Святой отец только дивился: он и не подозревал, что у этого органа может быть такой звук.
А девочке было ужасно жаль, что она не может посмотреть на этот огромный и могучий инструмент, который издавал такие волшебные звуки. Конечно, учитель описал ей все как мог словами, но этого было мало. И, зная, что ей никогда не дано увидеть это, она хотела хотя бы потрогать, как "видят" слепые.
Все время пока проходил урок, Орган вглядывался в лицо девочки. Оно всегда оставалось очень серьезным и сосредоточенным, она внимала каждому слову учителя. И ни разу не открыла глаза.
"Да ведь она слепая!" - вдруг понял он.
Орган, для которого главным чувством всегда оставался слух, который все "видел" звуками, не смог бы понять, что значит для человека потерять зрение. Но он попытался: он представил, что он оглох.
Тот ужас, который охватил его при этой мысли, ввел его в оцепенение. Несколько секунд он пребывал в таком смятении, что даже забыл о девочке, которая тщетно пыталась выжать из клавиш какие-нибудь звуки. Когда он пришел в себя, то погнал эту мысль прочь, как страшную болезнь. Первый шок прошел, он снова зазвучал, но теперь, глядя на закрытые глаза девочки, он не мог отделаться от непонятного чувства вины. И когда урок закончился и девочка потянулась за своей палкой, он вспомнил, как его раздражал этот звук вначале. И устыдился еще больше.
Девочка и ее отец ушли, сказав, что снова придут в пятницу. Орган вздохнул: до пятницы оставалось еще два дня. Отец Юстин больше не играл на нем сегодня, и он был предоставлен сам себе. До глубокой ночи он вызывал в памяти те события, что произошли с ним сегодня, и переживал их снова и снова. Постукивание палочки по мраморному полу, шумное сопение старого отца, удивленный голос священника. Но чаще всего он вспоминал легкое прикосновение детских рук к клавишам. Он был настолько увлечен новыми ощущениями, что даже не мог вспомнить, какую музыку она играла, - такое было с ним впервые.

Пятницы он еле дождался, боялся, что она не придет. А когда в дверях церкви наконец показалась ее фигурка, он не поверил своему счастью. И вновь, как и на первом уроке, он получал непередаваемое удовольствие от ее игры, от ее музыки. И так же, как в прошлый раз, глядя на ее закрытые глаза, он чувствовал себя виноватым. Он не понимал почему, но не мог отделаться от этого чувства. А потом пришла жалость. Он, конечно, не знал, что это называется именно так, но делал все, что было в его силах, чтобы ей приятно было играть. Он издавал самые мягкие и благородные звуки, на которые был способен.
Ее отец принес для нее специальный стул, на котором она теперь сидела. Перебирая своими ножками нижние педали, она долго прислушивалась к каждому звуку, как бы запоминая, как он звучит, его окраску.
Отец Юстин по-прежнему не мог понять, как удается этой маленькой девочке, впервые притронувшейся к органу, издавать такие божественные звуки, которые ему самому далеко не всегда удается извлечь. По его мнению, на то была воля Божья.
- Ваша дочь создана для этого инструмента! - восхищенно сказал он отцу в конце второго занятия.
С тех пор Орган с нетерпением ждал вторников и пятниц. Он стал очень неохотно играть на службах, когда исполнителем был сам отец Юстин, - хрипел, путал ноты, в общем, сопротивлялся как мог. Но когда приходила она, он был само послушание. А по вечерам, после ее уроков, он еще долго приходил в себя, его мысли совершенно неуправляемо метались по трубам. Все его огромное тело было в восторге от этой маленькой девочки. Когда одно какое-нибудь особенно яркое воспоминание пролетало вверх по трубе, ему даже удавалось извлечь звук. Никогда раньше он не думал, что такое вообще возможно!
Орган был влюблен, хотя и не сознавал этого, он и слова-то этого не знал. Просто он никому больше не позволял на нем играть. Время до каждого следующего занятия для него тянулось невероятно долго. А когда вдруг она заболела и не приходила целых две недели, священнику пришлось проводить службы без сопровождения: Орган окончательно вышел из строя.

Будучи церковным органом, он уже давно выучил наизусть все возможные хоралы, которые люди пели под его аккомпанемент. Все они были обращены к Богу и содержали много слов о любви. Люди благодарили Господа за то, что он для них сделал. Орган не мог знать, кто такой этот Бог, которого они так восхваляют. Но он понимал, что это должен быть кто-то очень хороший, раз столько людей благодарны ему. Когда появилась Девочка, Органу показалось, что он понял, о чем поется в этих хоралах. То чувство, которое он испытывал к ней, было очень похоже на то, с которым люди восхваляли Господа. Он не знал никакой другой любви, кроме этой. Девочка стала для него предметом обожания, стала его богом.
Но, что самое главное, он чувствовал, что она тоже любит его. Она всегда была с ним откровенна, как ни с кем другим. Орган всегда без труда улавливал ее настроение по малейшим деталям ее игры. Она могла так печально играть веселую пьесу, что он тут же подстраивался под нее и играл мягче, так, как хотелось ей. Между ними возникло особенное взаимопонимание, они были двумя половинками одного целого.


Девочка.

Стефании Вальд было одиннадцать лет, она была слепа от рождения. Мать ее умерла рано, успев привить девочке любовь к Богу и к музыке. Еще от матери ей достались красивые черты лица и чудесные каштановые кудри. Но люди частенько этого не замечали - все обращали внимание только на закрытые глаза и палку в ее руках.
Переехав в Варшаву, отец устроил ее в местную школу. Там к новенькой отнеслись на удивление спокойно. Одноклассники, конечно, несколько избегали ее, но учителя всегда стремились помочь. Они даже согласились давать ей все задания в устной форме, так как писать она не могла. Отец всегда сам приводил ее в школу, а добираться домой ей часто помогал кто-нибудь из учителей, потому что отец работал допоздна. Стефании нравилось учиться, но не нравилась школа. Она понимала, что не такая, как все, что она выделяется. И поэтому всегда больше любила оставаться одна, чем в толпе шумных учеников.
Это была еще одна причина, почему ей так хотелось научиться играть на органе. Здесь весь класс состоял из нее одной, ее ни с кем не сравнивали. Святой отец не мог нарадоваться на свою юную ученицу, она схватывала все на лету. Из-за слепоты у нее была превосходно развита координация - она удивительно быстро разобралась со всеми рычажками, с тремя мануалами и ножной клавиатурой. Через три месяца она уже свободно владела всеми этими техническими тонкостями, и занятия перешли на новый уровень. Теперь в начале урока Отец Юстин играл ей какое-нибудь произведение, а она постепенно его заучивала. Как и сказал ее отец, музыку она запоминала быстро, а тонкий слух и врожденная музыкальность позволяли ей по-своему интерпретировать выученный репертуар.
Стефания частенько приходила в церковь помимо своих индивидуальных уроков, после школьных занятий. Ей нравилась особенная тишина, царившая в этом здании, нравился запах зажженных свечей, нравилось эхо, которое подхватывало даже самые тихие шорохи и уносило их вверх под высокие своды.
Каждый ее приход начинался с молитвы. Она садилась на краешек скамьи и на несколько секунд замирала, сложив руки. Когда она была совсем маленькой, она молила Бога послать ей зрение, но безуспешно. В конце концов она прекратила попытки и с тех пор просила только о здоровье отца и о своем собственном.
После этой коротенькой молитвы она оставляла свою палку на сиденье, а сама отправлялась исследовать церковь. В это время внутри было обычно всего несколько человек, так что никто не замечал ее экспериментов. Она хотела узнать это место как можно лучше, хотела уметь ориентироваться тут без своей палочки, хотела чувствовать себя здесь как дома. Постепенно она исследовала все уголки и ниши, запомнила все ступеньки и колонны, знала, сколько рядов скамей располагается по каждую сторону от главного прохода. А эхо, разлетавшееся от ее осторожных шагов, говорило ей о том, насколько высоко находится потолок.

Как-то на одном из занятий она попросила священника поподробнее рассказать ей об устройстве органа. И он показал ей одну неприметную маленькую дверь, ведущую, как оказалось, внутрь инструмента. Пространство внутри оказалось заполнено металлическими трубами всех размеров, которые оставляли узкую дорожку, ведущую вглубь, где их ждали еще трубы. Воздух внутри был прохладнее, чем в церкви, и очень пыльным.
- Здесь уже давно не убирали, - пояснил отец Юстин. - Надо будет прислать сюда кого-нибудь с тряпкой.
- А можно я тут приберу? - неожиданно даже для себя вдруг спросила Стефания.
- А тебе не страшно? Тут так темно и все эти трубы...
- Что мне темнота? - усмехнулась девочка.
- Ах, да. Извини, - смутился он. - Но ты можешь заблудиться, тут целый лабиринт.
- А вы меня сейчас проведите по всем переходам, я быстро все запоминаю.
И он повел ее по этому необычному лабиринту. Иногда она протягивала руку в сторону, чтобы пощупать гладкую поверхность труб. Именно об этом она мечтала на первом своем занятии - почувствовать, потрогать орган. Она не могла видеть его, но смогла проникнуть в самую его суть.
Выйдя наружу, священник пообещал, что к следующему занятию сделает ей дубликат ключа от этой двери, чтобы она могла сама туда заходить. Остаток занятия для Стефании прошел под впечатлением от новых переживаний. Пока она играла, она представляла себе переплетение труб где-то там, в глубине...
Вскоре после этого урока она досконально изучила то, что скрывалось за маленькой дверцей. Она исследовала там все так же, как до этого в церкви. Ей нравилось думать, что это ее тайна, ведь никто не знал Oрган так хорошо, как она. А еще она чувствовала, что Oрган каким-то образом знает о ее существовании и ему тоже нравится, когда она ходит там в темноте, между труб.
Но сильнее всего единение с Органом она чувствовала во время игры. В эти моменты они сливались в одно целое - девочка, Орган и музыка. Будь то серьезные фуги Баха или легкие, незатейливые пьесы Генделя. Она с головой уходила в музыку, отдавалась ей вся без остатка, и Орган это чувствовал. Он был благодарен ей за это.

Время шло, постепенно все привыкли к слепой девочке. Многие знали, что она играет в церкви на органе и приходили послушать ее. Они восхищались ее игрой, а она даже не замечала их присутствия. Во время игры она всегда оставалась наедине с инструментом и Богом. Она никогда не играла на публику, все время только для себя.
Примерно через год ее учитель объявил, что она уже знает все, чему он может ее научить, так что уроки прекратятся. Но оставались еще воскресные службы, всевозможные праздники, на которых она непременно играла. К тому же она почти все свое свободное время проводила в церкви, играя просто для собственного удовольствия.
Незаметно прошло еще четыре года, Стефания превратилась в молодую девушку, закончила школу. Но характер ее не изменился, она все так же избегала шумных компаний и предпочитала одиночество. Музыка и ее отец оставались для нее самым главным на свете. Пока не произошло одно событие...


Орган.

Он любил большие праздники, в такие дни всегда организовывали концерт. Девочка играла долго и с особым воодушевлением. Так было и в этот раз. После концерта, как всегда, к ней стали подходить люди, благодарить за прекрасную музыку, она кивала и улыбалась в ответ. В эти минуты он был горд за нее. Но наконец основная толпа схлынула, и в церкви осталось совсем мало людей, среди них священник Юстин и отец девочки. Вместе с ними стоял еще кто-то, незнакомый.
Все они подошли поздравить Девочку с чудесным концертом, и святой отец добавил:
- Познакомься, Стефани, это мой племянник Кристоф.
Она повернула голову на голос и поздоровалась.
- Он практически твой ровесник, только вчера вернулся из Франции. А сегодня непременно захотел прийти послушать твой концерт, я ему много про тебя рассказывал.
- Вы превосходно играете! - это сказал тот самый незнакомец, Кристоф.
От похвалы Девочка покраснела и засмущалась.
Разговор перешел на другую тему, говорили в основном взрослые, а Кристоф все время поглядывал на Девочку. Та все еще сидела на скамье перед инструментом и молчала.
Орган видел все это и чем дальше, тем больше ему не нравился Кристоф. То, что он говорил, и то, как Девочка реагировала на его слова. Орган чувствовал в ней и смятение, и удовольствие и никак не мог понять, чем это вызвано. Раньше такие эмоции в ней вызывала только музыка.
Но совершенным сюрпризом для него стало то, что, когда все собрались уходить, Кристоф предложил проводить ее до двери за руку и она согласилась!
"Она же знает это место как свои пять пальцев! Зачем ей поводырь? И если уж на то пошло, то почему не ее отец, как раньше?" - все эти мысли наперебой требовали ответа, а он никак не мог понять, в чем же дело.
Взрослые тоже заметили эту странность, но лишь пропустили Девочку и Кристофа вперед, а сами загадочно перемигнулись за их спинами.
Всю эту ночь Орган не находил себе места. Он уже так привык, что Девочка всегда была с ним, безраздельно, мыслями и эмоциями. Он не хотел даже думать о том, что в ее жизни может появиться кто-то еще, кто-то важнее его. От возмущения он издавал самые низкие и противные звуки. В который раз вспоминая подробности этого вечера, он надеялся, что ему все это показалось.
Наконец он смог убедить себя, что Девочка просто застеснялась в присутствии незнакомого человека. Немного успокоенный таким объяснением, он решил подождать до завтра, чтобы убедиться точно.

Утро выдалось ярким и солнечным. Лучи заглядывали в стрельчатые окна и окрашивались в разные цвета, проходя сквозь витражи. Но Органу, к сожалению, это чудесное начало нового дня не принесло облегчения. Девочка обычно приходила рано утром, когда еще никого не было в церкви. Вот и сегодня дверь еле приоткрылась, и появилась она. Но вслед за ней зашел и вчерашний незнакомец.
Возмущению Органа не было границ, это было уже чересчур! Он ужасно обиделся и твердо решил издавать сегодня под ее руками только самые ужасные звуки.
Тем временем Девочка подошла к своему привычному месту и села. Кристоф пристроился на одной из скамей и попросил сыграть что-нибудь. Она хотела было исполнить кое-что из вчерашнего концерта, но звуки, которые начал издавать инструмент, остановили ее после первого же такта.
- Что-то случилось? Ты не можешь играть? - обеспокоенно спросил Кристоф.
- Нет, дело не во мне, - проговорила Девочка, сама недоумевая, как такое могло произойти.
За все время, что она играла тут, такое случилось впервые.
- А что тогда? - поинтересовался он.
- Возможно, это сам орган, - неуверенно проговорила она, постепенно начиная понимать причину такого странного поведения инструмента.
- Орган? А что с ним? Расстроился?
- Еще как! - усмехнулась она. - Он ревнует.
- Он? Но как? Как такое может быть? - изумился Кристоф.
- Ну, это сложно объяснить, но если коротко, то Орган - живой. И он меня любит, - улыбнулась она.
Встав со скамьи, она уверенными шагами подошла к маленькой дверце, сняла с шеи цепочку с ключом и, открыв дверь, сказала:
- Подожди здесь немного, хорошо? Я скоро вернусь.
- Ты куда?
- Успокаивать его.
- Ты не заблудишься?
- Нет, я это место знаю лучше, чем свой дом, - и она зашла внутрь.
Орган и вправду немного успокоился, когда Девочка стала ходить между трубами, привычно гладить их руками. Она ничего не говорила, но этого и не требовалось. Ему было достаточно звуков ее дыхания, ее шагов, прикосновений ее рук, чтобы почувствовать, как она его любит, как он ей нужен. Он понял, что постепенно все равно простит ей, смирится с тем, что в ее жизни появился какой-то очень важный для нее человек. Он слишком любил ее, чтобы долго злиться.
Когда она вышла и снова попробовала что-то сыграть, он привычно слушался ее движений. Наверное, со стороны ее музыка сегодня ничем не отличалась от вчерашней, но Орган остро чувствовал разницу. Она была не тут, не с ним, ее мысли были о другом, скорее всего о том, кто сидел на скамье и слушал.
А через месяц началась война.


Девочка.

Все произошло очень неожиданно. Все молодые люди ушли на фронт, в том числе и Кристоф. Хорошо еще, что отец Стефании был уже слишком стар - ему было разрешено остаться. Но над ним и над ней самой нависла другая беда: прошел слух, что немецкие солдаты отыскивают и убивают всех евреев. Никто из местных жителей, конечно, не выдал бы их, но что делать, если немцы сами дойдут до Варшавы?
Когда Кристофа призвали, их дружба еще только-только начинала перерастать в нечто большее. Он был первым и единственным, кто обратил на нее внимание, кого не оттолкнул тот факт, что она слепая, но и он очень быстро исчез из ее жизни. Ей оставалось только надеяться, что он не забудет ее и вернется с войны живым, а ей самой удастся дождаться его. До тех же пор у нее оставался только отец и ее музыка. Как и прежде, казалось бы, но теперь все было совсем по-другому.
Каждый день люди приходили в церковь, чтобы помолиться за своих родных и друзей, которые ушли воевать. Стефания играла для них, молилась сама и пыталась своей музыкой хоть как-то поддержать прихожан. Но музыка, рассчитанная на мирное время, на большие веселые праздники, как ей казалось, не подходила к сложившейся в городе ситуации: каждый день, уходя из дома, люди прощались со своими родными, потому что велика была вероятность, что они уже не вернутся. Поняв, что в ее репертуаре нет ничего подходящего, она решила обратиться к своему старому учителю.
Отец Юстин тут же понял, что она имеет в виду, и пообещал ей порыться в старых нотах. На следующий день он принес с собой "Токкату и Фугу" ре минор Баха. Он сам играл ее когда-то давно, Стефания же только слышала о таком произведении. Священник заверил ее, что это именно то, что ей нужно, и она попросила сыграть ей хотя бы начало.
- А твой орган меня послушает? - с улыбкой спросил он.
- Я думаю, да, - серьезно ответила она. - На всякий случай я постою рядом.
То ли Органу самому нравилось это произведение, то ли успокаивающе подействовало присутствие Стефании, но он действительно позволил отцу Юстину сыграть несколько начальных фраз.
Такого сильного переживания она не испытывала уже давно. Мощные величественные звуки наполнили церковь до самых потаенных ее уголков. Это было сравнимо разве что с тем самым моментом, когда Стефания пять лет назад впервые в жизни услышала, как звучит орган. Грандиозный размах произведения был понятен с самого начала, она не могла даже предположить, что же будет в Фуге, где музыкальное напряжение обычно доходит до своего предела.
Простояв несколько секунд в оцепенении, она сказала отцу Юстину хриплым от волнения голосом:
- Наши уроки должны возобновиться. Я хочу выучить это!
И вновь начались их совместные занятия. Горожане, идущие мимо церкви, слышали доносящиеся оттуда грозные звуки органа. Приходившие помолиться часто заставали Стефанию на своем месте, разучивающую что-то новое под присмотром святого отца. Все понимали, что готовится что-то очень важное.
И вот наконец назначили дату концерта.


Девочка и Орган.

В тот день Стефания с самого утра была удивительно спокойна. Она приготовила завтрак себе и отцу, поела и так же спокойно убрала со стола. По какому-то негласному соглашению они не ничего не говорили в то утро. Оставив дом в идеальном порядке, они вместе вышли на улицу и пошли в церковь.
Войдя внутрь, она оставила свою неизменную палочку у двери и пошла к Органу. Ее отец уселся на скамью и с гордостью проводил свою дочку взглядом. Стефания специально пришла поранбше, чтобы у нее было время заглянуть в маленькую дверцу. Он ждал ее, она чувствовала это. Привычно шагая по узкому проходу, она легонько гладила огромные металлические трубы, невидимые во тьме. Но ей и не нужно было их видеть, достаточно было просто знать, что она - в самом сердце Органа. Переняв ее настроение, он понял, что сегодня что-то случится, она чего-то ждет. И боится и спокойна одновременно. Как будто она заранее к чему-то подготовилась. Но он-то не был готов! Он даже не подозревал, что ее ждет, и от этого начал волноваться. Но, видимо, затем она и пришла сюда, чтобы успокоить его перед выступлением.
В самом дальнем уголке этого лабиринта она остановилась. Он напряженно вслушивался, пытаясь понять, что с ней происходит. И вдруг услышал звук, который никогда не слышал прежде, - ее плач.
Вот тут он понял. Понял, к чему она себя подготовила, чего она так боится. Его Девочка пришла попрощаться.
Невыразимая буря эмоций - от ярости до отчаяния - сотрясла все его существо. Он не мог знать причину случившегося и поэтому недоумевал, почему это должно случиться именно сейчас. Да, он чувствовал в последнее время ее подавленное настроение, но он думал, это из-за того, что Кристоф куда-то пропал. Он не знал ни о войне, ни об опасности, грозящей ей. Как же ему хотелось в этот момент хоть как-то утешить ее, сказать ей что-нибудь! Но единственное, что он мог сделать, - это вложить все свои силы в этот концерт.
Через несколько минут она вышла, заперла дверцу и заняла свое место. Зрители ждали, затаив дыхание.
Концерт начался.



***


- И что же дальше? - с нетерпением спросила я.
- Во время концерта кто-то забежал в церковь и крикнул, что немцы на подходе, - отозвался старый священник. - Но никто не обратил внимания. Солдаты действительно пришли туда, но из уважения к великой музыке немецкого композитора дождались, пока отзвучит последний аккорд, прежде чем открыть огонь.
Мы помолчали некоторое время. Я сидела с красными распухшими глазами и уткнувшись в носовой платок. За окном давно стояла ночь.
- А что же Орган? - наконец спросила я.
- С тех пор церковь не ремонтировалась, туда даже никто не заходил. Орган, соответственно, не трогали. Да он бы и не дался никому... А еще, тихими безветренными ночами можно услышать, как он пытается выдуть какую-нибудь ноту. Я сам не раз слышал - очень страшно.
Мы опять немного помолчали. Отец Кристоф сидел в кресле, уставившись невидящим взглядом в какую-то точку на стене. Было видно, что и после стольких лет, ему все еще трудно рассказывать эту историю.
- И что же, завтра все это снесут? - опять спросила я.
- Снесут, - подтвердил он.
- И ничего нельзя поделать?
- Скорее всего, нет, - вздохнул он. - Да и надо ли? Ведь сколько лет старый Орган стоит там, оплакивает свою Девочку. Не лучше ли прекратить его мучения?
Подумав, я кивнула, и мы опять замолчали.
Минут через пять скрипнула дверь, и в гостиную заглянула хозяйка.
- Все никак не наговоритесь? - поинтересовалась она и, увидев мое заплаканное лицо, воскликнула:
- Кристоф, ты опять за свое? Зачем же так девочку расстраивать? Пойдем, детка, напою тебя чаем и покажу, где твоя комната. У тебя завтра трудный день.
И я ушла спать, оставив старика наедине со своими воспоминаниями.

запись создана: 20.05.2010 в 10:00

@темы: другое

---

Настоящий кот

   Господь сидел на крыше, свесив вниз босые ноги с закатанными по колено штанами, и ловил в сачок котов. Коты попадались разные: одни проплывали мимо степенно и важно, как межгалактические лайнеры, другие шныряли руда-сюда, гоняясь за мухами и бабочками, третьи просто спали, зарывшись в пушистые облака.
   Отловленных котов господь складывал в плетеную корзину, стоявшую тут же, на крыше. Попав в эту корзину, коты уменьшались до размеров мышей и вылезали на волю, протискиваясь в дырки между прутьями. Господь не обращал на это внимания. Он понимал, что такие коты - недостаточно кошачьи по натуре и что каждый из них в глубине души хотел стать мышью.
   Выловив очередного кота он вывалил его из сачка в корзину. Кот плюхнулся на дно и мяукнул от неудовольствия: его только что сняли с насиженного облачка и самым нахальным образом прервали прекрасный сон. Кот недовольно вылез из корзины, осмотрелся и еще раз мяукнул, на этот раз как бы требуя объяснений такого неподобающего поведения со своей особой. Господь внимательно осмотрел кота: тот был грязно рыжего цвета, шерсти в некоторых местах не хватало, но та, которая осталась, была тщательным образом вылизана. Глаза с вертикальными зрачками были желто-зеленого цвета, хвост возмущенно подергивался из стороны в сторону.
    - Так вот, значит, какой ты - настоящий кот, - сказал Господь, протягивая своему собеседнику сотворенную из воздуха рыбу.
   Собеседник принял извинения и внимательно обнюхал подарок. Пока он обедал и умывался после еды, Господь наблюдал за ним.
    - Пожалуй, ты мне подойдешь. Я, видишь ли, искал себе домашнего питомца. Но мне по статусу не подобает заводить кота, который и не кот вовсе. Как вот эти, - он указал рукой на пустеющую корзину. - А ты - именно то, что нужно. Надеюсь, мы подружимся. Я буду звать тебя Кот, это будет самое подходящее для тебя имя.
   Кот в это время закончил умываться и улегся рядом с новым хозяином, греясь на солнышке. После сытного обеда было самое время немного вздремнуть.
    - Знаешь еще что, сделаю-ка я тебя говорящим, а то мне иногда очень не хватает мудрого собеседника, - сказал Господь и сделал Кота говорящим.
   Кот, не поворачивая головы, покосился на Господа, какое-то время молча смотрел на него и снова закрыл глаза.
    - Вот именно этого мне и не хватало, - улыбнулся Господь и стал смотреть вдаль.
   А там уже мирно текла речка, на том берегу паслось небольшое стадо овец, прохладная вода приятно плескалась о босые ноги, гудели шмели и порхали бабочки. Господь поправил на голове соломенную шляпу и взял поудобнее удочку. Рядом с ним Кот растянулся на мягкой зеленой траве. Был жаркий летний день.

@темы: другое

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Наследство

читать

   Я плутал по дворам и закоулкам, поминутно сверяясь с картой, приложенной к письму, пока не нашел наконец нужный дом. Это оказался огромный и очень старый особняк, который не ремонтировали, наверное, с прошлого века. Еще раз заглянув в бумажку, я убедился, что не ошибся и подошел к массивной двери с резной деревянной ручкой, отполированной до блеска тысячами прикосновений. Дверь оказалась тяжелой, но хорошо смазанной, и, потянув ее на себя, я окунулся в полумрак, царивший внутри. Кроме косых лучей солнца, заглядывавших сюда сквозь высокие пыльные окна, не было больше никаких источников света. Зато я сразу почувствовал резкий характерный запах: запах пыли и паутины, запах старого дерева и ржавого металла, запах старения.
   Первое, что я увидел, когда очутился внутри, была огромная лестница, уходящая все выше и выше, терявшаяся из виду где-то под потолком. Лестничные площадки разбивали ее на этажи только с одной стороны, так что она предстала передо мной во всем своем великолепии. Витиеватые чугунные перила, широкие и стертые по краям каменные ступени величественной спиралью уходили вверх.
   Эхо в этом здании было размером с сам дом. Оно тут же подхватило звук захлопнувшейся за моей спиной двери и понеслось с ним по этажам, играя, как ребенок с новой игрушкой. Я начал было оглядываться по сторонам, но свет вдруг стал быстро меркнуть. Сначала я не понял в чем дело и даже немного испугался, а потом сообразил, что это солнце закрыло тучами. Еще на подходе сюда я заметил, что надвигается гроза. В образовавшейся почти полной темноте я с трудом различил слева от входной двери лифт и вздохнул с облегчением: забираться по этой лестнице на пятый этаж, где жил отец, мне совсем не хотелось. Лифт оказался тоже ярким представителем старинной техники. Сдвинув с трудом и скрипом внешнюю решетчатую дверь в сторону и открыв внутреннюю стеклянную, я шагнул в пошатывающуюся кабину. Внутри обнаружился огромный щит с красивыми пронумерованными кнопками. Нажав пятую, я стал ждать. И лишь несколько секунд спустя, когда передо мной плавно проплыла вниз площадка второго этажа, я понял, что уже еду - так незаметно и абсолютно бесшумно работал этот древний механизм.
   Поднимаясь таким образом, я впервые с момента прочтения письма задумался о том, что такого могло произойти с отцом. В письме он ничего не пояснял, только просил срочно приехать. Я бросил учебу, несмотря на приближающиеся выпускные экзамены, и приехал сюда, как только смог.
   Я учился и жил в привилегированной школе-интернате с шести лет. За все прошедшие годы я редко видел отца. Он отослал меня в эту школу, когда умерла мать, и с тех пор редко находил время, чтобы повидаться со мной. Зато он часто писал мне письма, да и на нехватку денег я никогда не жаловался. Последняя наша встреча была два года назад, когда он забрал меня на день из школы, чтобы отметить мой семнадцатый день рождения. После того дня он снова стал писать мне, пока вдруг полгода назад они не прекратились. В последнем он писал о том, что умер его отец, и он переехал в квартиру деда. С тех пор - ничего. И только позавчера я получил эту коротенькую записку с просьбой приехать как можно скорее.
   Лифт все так же тихо и мягко остановился, я открыл двери и вышел. На пятом этаже (как и на всех остальных) было только две квартиры. Дверь по правую сторону была с номером девять, по левую - десятая. Прямо передо мной открывался очередной виток монументальной лестницы, а в окне напротив можно было видеть крыши других домов. Там на улице бушевал ветер, в воздухе носились листья и пыль, было видно, что вот-вот начнется ливень.
   Я подошел к двери с номером «10» и, не найдя дверного звонка, постучал. Тишина. Подождав немного, я не услышал ни звука за закрытой дверью. Тогда, следуя инструкциям в письме, я пошарил рукой под ковриком и достал оттуда ключ. Он был большой и тяжелый, такие ключи, я думал, можно найти только в антикварных магазинах. Сунув его в замочную скважину и дважды повернув против часовой стрелки, я толкнул дверь и зашел.
   Внутри было так же темно, как и на лестничной площадке. А запах, который я почувствовал, зайдя в дом, здесь сделался еще сильнее. За дверью оказался очень длинный и узкий коридор. У входа ничего не было кроме маленького газового светильника на стене и высокой пустой вешалки, которая стояла справа у стены. Было очень тихо, только какое-то механическое щелканье долетало откуда-то из глубины квартиры. Я хотел было позвать отца, но изо рта вырвался только непонятный хрип. Этого жалкого звука хватило, чтобы разорвать напряженную тишину и послать мурашки вниз по моему хребту. Когда сердце наконец перестало биться как сумасшедшее, я решил, что лучше просто найду отца, чем буду издавать еще какие-либо звуки.
   Я пошел вперед по темному коридору, направо и налево от меня открывались двери в комнаты. Они были огромны, с высокими потолками, со старинной мебелью в чехлах. Тут были и гостиные, и спальни, и кабинеты. Проходя мимо одной из таких комнат, я увидел в окне удивительную картину: вид открывался на церковь, стоящую напротив. Лучи солнца, непонятным образом пробившиеся сквозь плотную завесу туч, золотили купола и кресты. Они сияли радостным блеском на фоне темного, почти черного неба и уныло-серых крыш домов. Я повернулся, чтобы посмотреть в дверь напротив, и поразился, осознав, наконец, невероятные размеры этого дома и квартиры: в окне этой комнаты уже шел ливень, а небо рассекали вспышки молний. Я обернулся: купола все так же горели на мрачном небе. Меня передернуло от такого контраста, и я поскорее двинулся дальше, стараясь не останавливаться больше.
   Я снова и снова сворачивал то направо, то налево, шагая по этому лабиринту. Звуки моих шагов множились и убегали вперед, опережая меня, забегая во все комнаты. И ни в одной из них я никого не встретил. Более того, я даже не заметил никаких признаков человеческого пребывания. А я все шел вперед на непрекращающийся стук - мой единственный ориентир. Пожелтевшие от времени обои, которыми был оклеен коридор, иногда отходили от стен, свисая безобразными лохмотьями. В некоторых местах они были покрыты какими-то надписями, но в темноте было не разобрать мелкие буквы. Иногда вдоль стен стояли стеллажи, от пола до потолка заставленные книгами, иногда встречались высокие канделябры искусной работы. И ни души.
   Но звук, на который я шел, все-таки становился громче, и, наконец, я замер перед единственной закрытой дверью. Оттуда пахло жизнью, пахло дымом отцовских сигар, и я с волнением открыл дверь.
   В это же мгновение раздался выстрел. Эхо подхватило и размножило этот звук, не заботясь о моих и так уже напряженных нервах. Я распахнул дверь и увидел, как отец падает на пол с дымящимся пистолетом в руках. С криком я кинулся к нему, но вокруг его головы уже начала растекаться кровь, а взгляд его застыл, упершись в одну точку. Опустившись рядом с ним на колени, я позвал его, но было, конечно же, поздно. Слезы выступили у меня на глазах, но я все еще не верил в произошедшее. Закрыв лицо руками, я просидел так несколько минут. Ураган за окном продолжал бушевать, потоки воды стекали по окнам. Но вокруг меня будто образовался вакуум, там не было ни звука отбивающих чечетку капель, ни света взбесившихся молний. Там вообще ничего не было, только я и застывший в нелепой позе на полу отец.
   Через некоторое время я с трудом встал и, стараясь не смотреть на тело, подошел к столу. Ноги слушались плохо, мне пришлось опереться руками о стол, чтобы не упасть. Действуя как во сне, я снял черную лакированную трубку телефона, позвонил в скорую и деревянным сиплым голосом попросил приехать по такому-то адресу. Положив трубку на место, я долго смотрел перед собой невидящим взглядом. На столе стояла хрустальная пепельница, в которой еще дымилась недокуренная сигара. Чтобы хоть как-то отвлечься от страшных мыслей до приезда врачей, я решил разобрать бумаги отца, начав с тех, что лежали на столе. Включив настольную лампу, я взял трясущимися пальцами первый листок и стал читать. Сначала я никак не мог сконцентрироваться, смысл прочитанного ускользал от меня, но неожиданно понял, что читаю предсмертную записку отца.

   «Дорогой мой мальчик, я хочу извиниться перед тобой за то, чему ты только что стал свидетелем. Мало того, что я совершил страшный грех перед Богом, но я еще и оставил тебя круглым сиротой. Но надеюсь, что прочитав это последнее мое письмо, ты все поймешь и, может быть, даже простишь меня.
   Я не могу так дальше жить. Эта ужасная вещь сводит меня с ума. Она как будто следит за мной, она записывает все, о чем я думаю. Она знает о всех моих радостях и страхах, о таких подсознательных желаниях, о которых я сам даже не догадываюсь. Это просто невыносимо! Это отвратительно! И этот непрекращающийся ни днем ни ночью стук! Чертова машина!
   Я не знаю, можно ли ее уничтожить. Мне все равно не хватит на это смелости, ведь от этого зависело и до сих пор зависит благосостояние нашей семьи. Я не решился бы лишить тебя будущего. Но и терпеть это я больше не в силах. Может, у тебя на это хватит духу, не знаю...
   Единственное, о чем я должен тебя предупредить, это то, что, когда ее прежний хозяин умирает, она начинает записывать за ближайшим человеком, поэтому мне так необходимо было дождаться твоего приезда. Прости, если можешь.

Твой любящий отец.

P.S.
   Еще одна просьба: не издавай, пожалуйста, то, что она писала про меня. Ты, конечно, имеешь полное право прочитать это, если хочешь, но я не хочу, чтобы весь свет копался в моей жизни. Сбережений от «мемуаров» моего отца, твоего деда, достаточно, чтобы ты первое время не тревожился о деньгах, нашел себе работу или же дождался, пока она напишет что-нибудь про тебя... Решай сам, но материалов обо мне, пожалуйста, не печатай. Прощай».

   Записка, к сожалению, не дала ясного ответа на мучивший меня вопрос: почему? Прочитав и перечитав ее снова, я только запутался еще больше. Тем временем погода за окном улеглась, в комнате посветлело, и в лучах яркого летнего солнца тело и багровое пятно на ковре смотрелись особенно жутко. Я поспешно отвернулся и еще раз пробежал глазами письмо. Что-то зацепило меня в нем, что-то, о чем упоминал отец. Вот оно: стук! Я вдруг понял, что то самое механическое щелканье, на звук которого я шел по коридору, не смолкало ни на минуту все это время.
   Я посмотрел в сторону, откуда доносился стук и увидел неприметную дверь, ведущую, по-видимому, в соседнюю комнату. Открыв ее, я на секунду оторопел, уже не в первый раз удивившись с тех пор, как зашел в этот дом. Взору моему предстала огромная комната, стены которой представляли из себя книжные полки. Сверху донизу они пестрели разноцветными корешками многотомных изданий, тоненькими брошюрами, большими красивыми альбомами. В отличие от других комнат, здесь совсем не было пыли, чувствовалось, что кто-то прилежно следил за порядком в этой удивительной библиотеке. А у окна на маленьком столике стояла печатная машинка. Старинная, элегантная (как и все в этом доме) вещь, клавиши которой сами собой отстукивали по бумаге, а готовые напечатанные листы падали на пол. Не веря своим глазам и забыв обо всем, что только что произошло в кабинете отца, я, как завороженный, подошел к этому чуду и взял верхний лист из кучи на полу. Последнее предложение было такое:

   «...Дождавшись сына, я пустил себе пулю в висок, покончив, наконец, со всем этим.

Л.А. Титов
Июнь 2009г.»

   Прочитав это, я выронил бумагу из рук. Страшная догадка осенила меня, холодный пот выступил на лбу. Я снова взглянул на печатную машинку, на этот раз с откровенным ужасом. Как в подтверждение моим догадкам, она с веселым звоном выпустила очередной листок, который я тут же подхватил и прочел следующее:

«Воспоминания В.Л. Титова

   Июнь 2009г.

   Открыв дверь, я услышал выстрел и увидел, как мой отец падает на пол, зажав в руке дымящийся пистолет...»

***

   Три года спустя, я выпустил свою первую «автобиографию», ее ждал неожиданный успех. А тоненькая книжечка о моем отце, о шести месяцах его пребывания в этом доме, заняла свое место на полке среди других биографий. Это - единственный вариант, как он и хотел.

@темы: другое

---

Сказка о Царе-Султане и Коте-Диване

   Жил-был в одной стране Царь-Султан, и случилась с ним страшная беда - потерял он сон. Ночами мучился, ворочался на своей кровати, а сна ни в одном глазу. Царь-Султан потерял аппетит, похудел, стал ужасно себя чувствовать, но заснуть так и не мог. Тогда созвал он всех лучших лекарей страны. Они лечили правителя таблетками, микстурами, отварами, даже читали на ночь сказки и пели колыбельные, но ничего не помогало. Тогда они посоветовали Царю-Султану сменить кровать, попробовать поспать на чем-нибудь еще. Тогда он собрал всех мастеров, чтобы они предложили ему свои лучшие кровати. Но как ни старались мастера, сон к правителю так и не возвращался. Из-за острого недосыпания, Царь-Султан стал очень раздражительным и велел казнить тех мастеров, чьи кровати не помогли ему спать. И вот, пришел черед последнего мастера, а тот и говорит Царю-Султану:
    - Пощади! Я знаю одну легенду, которая может быть тебе поможет.
    - Говорит! - приказал правитель.
    - Слышал я, что в Дальней Заморской Стране, в Волшебном Лесу есть одно чудо. Это - волшебный диван. Да не просто волшебный, а Кот-Диван! Говорят, что кто на него ни приляжет отдохнуть, заснет мгновенно и будет спать, как младенец!
   Обрадовался Царь-Султан, пощадил мастера и велел набрать отряд воинов, чтобы те принесли ему тот чудесный диван, по-хорошему или отобрав силой. Отправились они в Далекую Заморскую Страну, нашли они Волшебный Лес, а там на поляне лежал огромный Кот-Диван. Удивились воины, что никто такое чудо не охраняет, что Кот лежит на свободе и спит на солнышке. "Ну", - решили они, - "нам же работы меньше". Тогда попытались они его приподнять, но не тут-то было! Попробовали все вместе сдвинуть хотя бы лапу, но не смогли, только разбудили его. А он им и говорит:
    - Меня так просто не поднять. И отнести меня вы никуда не сможете, если я сам того не захочу. А убедить меня должен тот, которому я действительно нужен. Пусть приходит сам, тогда я и подумаю.
   Сказал это и заснул. Вернулись воины к правителю и рассказали ему про условие Кота-Дивана. Возмутился Царь-Султан, сказал:
    - Да как он смеет?! Звать меня, Царя-Султана, чтобы упрашивать его пойти со мной! Не бывать этому!
   Но вскоре бессонница и разные болезни вконец одолели Царя-Султана, сон ведь так и не пришел к нему. Отчаявшись, он решил все-таки пойти к Коту-Дивану с прошением. Приехал он в Далекую Заморскую Страну, вышел на поляну Волшебного Леса и обратился к чудесному зверю:
    - Здравствуй, о волшебный Кот-Диван. Посмотри, я совсем изнемогаю без сна. Ты - моя последняя надежда. Пойдем со мной.
   Кот проснулся, посмотрел на него и сказал:
    - Да, я вижу, что действительно тебе нужен. Хорошо, я пойду с тобой, но учти, мне нижно будет много еды.
    - У меня большая казна, будет тебе столько еды, сколько захочешь!
    - И много места.
    - У меня большой дворец, выберешь себе любую комнату!
    - И последнее: я все-таки Кот, хоть и Диван, поэтому мне надо, что ты иногда приходил и гладил меня. Так что, как только я подам сигнал, ты должен будешь бросить все свои дела и придти меня гладить. Это - обязательное условие.
    - Хорошо, я согласен. А теперь, пойдем со мной.
   Вернулся Царь-Султан к себе домой с волшебным Котом-Диваном и в первую же ночь прекрасно спал. И с этих пор все пошло на лад: Царь-Султан снова стал здоров, к нему вернулся аппетит, прошла раздражительность. И каждый день он выполнял главное условие чудесного Кота: как только раздавалось громкое "Мяу!", он бросал все дела и шел гладить волшебного зверя.
   Так прошел год. Царь-Султан и забыл, что страдал бессонницей и все неохотнее соблюдал обязательное условие. И вот, однажды, разбирая подарки от иностранных послов, он услышал громкое требовательное "Мяу!". Царь-Султан был так увлечен подарками, что не обратил внимания на этот зов. И тут, задрожал пол дворца от тяжелых шагов. В тронный зал ворвался, сорвав двери с петель, разгневанный Кот-Диван. Царь-Султан испугался, закричал и закрыл лицо руками, а Кот-Диван подошел к нему и съел.
   Недолго горевала страна без правителя, выбрали себе нового. А чудесный Кот-Диван ушел к себе обратно в Волшебный Лес, спать на солнышке.

@темы: другое

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Кафе "Четверть десятого"

вариант второй, как мне кажется, более удачный.

   Каждый, кто бывал когда-нибудь в Москве, знаком с ее широкими проспектами и величественными высотными зданиями. Но не все знают, что если отклониться от привычного туристического маршрута, то попадаешь в совершенно другой мир узких переулков и дворов. В самом центре мегаполиса можно увидеть поросшие лопухами заброшенные клумбы, полуразвалившиеся постройки с облупившейся штукатуркой и кирпичной кладкой, просвечивающей сквозь нее. Ржавые водосточные трубы и неприветливые покосившиеся двери, ведущие неизвестно куда, встретят вас здесь. Но, к счастью, не все московские дворики постигает такая участь.
   Кафе "Четверть десятого" занимало второй этаж небольшого дома. Прямо под окнами рос огромный клен, радовавший глаз посетителей. Многочисленные конкуренты долгое время ломали головы, но так и не смогли понять, в чем секрет процветания заведения. А хозяин кафе только посмеивался да молчал. Не прилагая никаких видимых усилий, он умудрялся поддерживать и дом, и двор в идеальном порядке. Все в округе, естественно, завидовали, а посетители просто нарадоваться не могли.
   Новенький официант Саша тоже не знал в чем дело. Это был его первый рабочий день, и он немного нервничал, ему сейчас было не до тайн. Чтобы не нагружать новичка, его поставили работать в воскресенье утром, когда посетителей практически нет. Но один все-таки появился.
   Жалобно звякнул колокольчик и в дверь зашел странно одетый старичок. Вместе с ним в зал на секунду ворвался холодный февральский ветер. Посетитель - седой старик в помятом сером пальто - кивнул бармену и прошел к дальнему столику у окна. Сразу видно: завсегдатай. Видимо, именно поэтому старик не снял ни пальто, ни шарф, а шляпу, такую же помятую, положил на стол перед собой.
   Саша сначала немного растерялся от вида только что вошедшего субъекта, но быстро очнулся и поспешил отнести клиенту меню. Тот даже не взял его и ограничился единственной фразой: "Как обычно", - после чего отвернулся и уставился в окно. Официант пожал плечами и передал на кухню "заказ". Пока еда готовилась, посетитель не подавал никаких признаков жизни. Можно было подумать, что он даже дышать перестал. Все рассматривал серое утро за окном. Голые ветки клена мотались из стороны в сторону под холодным ветром.
   Когда перед стариком поставили поднос с яичницей, ватрушкой и стаканом крепкого чая, он словно ожил и бодро принялся за еду. Все время пока он ел, Саша с любопытством разглядывал необычного посетителя, облокотившись на барную стойку. Закончив с завтраком, старик достал из кармана небольшую, но видавшую виды трубку и неторопливо стал набивать ее пахучим табаком. Когда он закурил, стало понятно, что табак у него не лучшего качества. Серые клубы дыма вместе с едким запахом постепенно заполнили весь зал. Старик же обнял ладонями стакан с чаем и опять уставился в окно.
   Его застывшее безжизненное лицо казалось серым в неясном свете зимнего утра. Глаза под косматыми бровями были светлыми, почти бесцветными и смотрели на мир за окном с каким-то нечеловеческим спокойствием. А еще в этих глазах чувствовалась бесконечная усталость.
   Серые волосы торчали во все стороны, узловатые пальцы, обхватившие стакан, были обветрены. Весь он был каким-то помятым и потрепанным, от пыльных башмаков до полосатого шарфа. Но в то же время, его никак нельзя было назвать бродягой.
   Дым, который он выпускал уголком рта, некоторое время поднимался, причудливо завиваясь, прежде чем окончательно рассеяться. Все вокруг застыло, казалось, что даже время приостановило свой бег. А молоденькому официанту Саше вдруг почудилось, что во всем мире больше ничего нет. Только этот старик с трубкой, сизые клубы дыма и серое затянутое тучами небо за окном...
   Через несколько минут оцепенение спало, старик допил чай, спрятал в карман трубку и встал из-за стола. Прихватив с собой свою шляпу, он, почему-то, направился прямо к двери с табличкой "Только для служебного персонала". Саша попытался было остановить его, воскликнув: "Извините, но туда нельзя!" Но старик не обратил на это ни малейшего внимания и уверенно зашел внутрь. Кинувшийся его догонять официант опоздал лишь на секунду, но, открыв дверь, никого там не обнаружил. Комната была абсолютно пуста, если не считать швабры и нескольких ведер. Саша на всякий случай проверил все углы, но старика нигде не было. "Мистика..." - пробормотал он, выходя из комнаты и удивленно покачивая головой.
    - Эй, - позвал его бармен. - Ты новенький, да? И тебе, конечно же, ничего не объяснили?
    - Нет... - не понял Саша.
    - Того странного старичка, за которым ты сейчас погнался, зовут Пафнутий и он... - бармен немного помолчал, видимо подыскивая нужное слово, а может просто не решаясь сказать чего-то вслух. - Он как бы... домовой, понимаешь?
    - Домовой? - вытаращил глаза официант. Ему показалось, что он ослышался.
    - Ну, это долгая история. Я и сам-то в этом не совсем разбираюсь, ты лучше у начальства спроси, - посоветовал бармен. - Но одно я тебе скажу точно: если тебе и впредь выпадет дежурство в воскресенье, то ты его еще не раз увидишь. Он приходит каждую неделю, всегда ровно в девять пятнадцать. Улавливаешь? - улыбнулся он.
    - Нет, - покачал головой Саша, пока еще вообще ничего не понимавший.
   Бармен подсунул ему меню, на первой странице которого красовалось название кафе "Четверть десятого".
    - Ааа, - протянул Саша. - Это все из-за этого... Пафнутия?
    - Именно, - ответил бармен. - И еще, сейчас пойдешь в ту комнату и поставишь на пол вот это.
   Он поставил на стойку блюдце с молоком. Официант окончательно перестал понимать логику происходящего и просто послушно кивнул. А вернувшись, все-таки решился и спросил:
    - А зачем это надо было?
    - Ну, видишь ли, домовые - существа капризные, их задабривать надо. Чтобы и в доме и во дворе порядок был. Ты что, совсем сказок в детстве не читал? - усмехнулся бармен.
   Саша лишь вздохнул и ничего не ответил.
   Остаток дня прошел без происшествий. Серое утро сменилось таким же днем, а затем и вечером. Лишь к концу своей смены официант заглянул в ту самую комнату. Как он и подозревал, молоко исчезло, на полу стояло пустое блюдечко.

@темы: другое

---

иллюстрация к последнему рассказу.

@темы: рисунки, Зябка и Котахта